– Ну тогда… Вспомни азы. Сколько сейчас известно вирусных кирпичиков? Шестнадцать типов гемагглютинина и девять типов нейраминидазы[3]. И практически все комбинации известны, их возможная вирулентность и патогенность тоже. Помнишь, как все срались от «аш один эн один»[4], хотя я тогда еще говорил, что новой «испанки» не будет?
– Да это понятно. Пятеро чихнули – полстраны обосралось, – поморщился шеф. – А сейчас ты почему отметаешь возможность?
– Да потому, – пожал плечами инфекционист и тяжело вздохнул. – Не складывается. Новые комбинации вируса нам передаются по большей части от поросят да птичек. Самый патогенный, насколько я помню, был «аш пять эн один»[5]. Тогда смертность скакнула до тридцати процентов. А сейчас сколько? Явно выше, и намного. Но вирулентность тогда была низкая – так и задавили эту гадость карантином. Птичьи штаммы плохо передаются от человека к человеку – они привычны к высокой температуре крылатых. А у нас в носоглотке и крови им как в Антарктиде – холодно, противно и жрать нечего. Вот и получается, что наиболее опасные варианты вирусов плохо передаются. А вот свиные штаммы передаются хорошо, но особой угрозы от них нет – так, почихать да посопливить с фебрильной температурой. А у нас сейчас что? Куча трупов без предшествующих симптомов и бешеное распространение. Не вяжется…
– Уверен?
– Хочешь, знакомым в Институт вирусологии позвоню? Гарантирую, они то же самое скажут. Ну не верю я в летающих свиней. – Тут Александр Викторович помолчал и нехотя продолжил: – Мне показалось, что exitus letalis[6] у всех наступил почти одновременно. Ересь, конечно. Не бывает так… Но так показалось. Если все же не показалось, тогда это точно не вирус. Что угодно, но не он.
– Ясно. Иван, а ты что добавишь… о твоей знакомой?
Я пожал плечами:
– Да практически все и сказал. Лихорадки не заметил. – Перед Олегом Даниловичем я темнить не стал, ну есть любовница, точнее, была. – Респираторных явлений, диспептических симптомов не наблюдалось. Кожные покровы чистые, насколько я помню. Блин, да вообще никаких симптомов, даже голос не менялся, горло не болело – я бы знал.
– Ясно, – повторил шеф, – что совсем ничего не ясно. Хорошо, коллеги, за работу. А я позвоню одному человечку в верхах – может, он чуть больше скажет. И ты, Саша, своим ученикам позвони в институт – пусть поделятся сомнениями.
– Позвоню, – кивнул Александр Викторович.
Мы с инфекционистом вышли из кабинета и синхронно глянули друг на друга.
– Ваня, у тебя все живы? – как-то потерянно спросил Александр Викторович.