— Кому захочешь, но только не мне. Ты меня слышишь, Стефен? Мне — ни за что.
Она сама сняла драгоценности и уложила их в футляр.
Вернувшись к столу, она взяла свою сумочку.
— Мне очень понравился этот вечер. Он был полон… неожиданностей. Но мне сейчас надо уходить. Ты отвезешь меня?
— Тебя никто не ждет.
— Ждет. Моя работа.
Много раз мысленно возвращалась она к этому невероятному подарку и чем больше размышляла об этом, тем очевиднее было, что Стефен, должно быть, надеялся привлечь ее к себе путем обольщения, предлагая ей все то, что Брюс никогда бы не дал. Однако точно так же Брюс уже дал ей то, что Стефен не смог бы никогда предложить, — домашний очаг, детей и удивительную стабильность существования, в которой, что бы там ни говорили, она ужасно нуждалась.
По возвращении мужа в какое-то мгновение она была склонна все ему рассказать, однако быстро передумала: это означало бы также признаться ему в умалчивании на протяжении одиннадцати лет, которого он никогда бы не понял, тем более что она сама этого не понимала. И опять-таки ничего не сказала, узнав, кем являлся тот кандидат, избирательную кампанию которого он собирался организовывать.
Таким образом, она молчала, ощущая смутное чувство вины, хотя не совершила никакой измены, по крайней мере преднамеренной… Можно ли считать изменой кому-либо то, что ты не рассказываешь ему о своих мыслях или о том, что другие понапрасну пытались заполучить тебя? Вопрос оставался открытым, а Черил и не хотела на него отвечать даже притом, что с каждым днем все глубже вязла в своих противоречиях.
Она работала, с головой уйдя в дело, и успехи пьянили ее: она создавала миниатюрные изысканные статуэтки, как всегда, абсолютно абстрактные.
К счастью для нее, у Брюса тоже был чрезвычайно плотный распорядок дня. Обессиленные, но счастливые, они встречались за ужином и делились происшедшим за день.
— Как ты продвинулась со своими курсами? — часто спрашивал он.
— Посмотри, — предложила она в один из таких вечеров, — я принесла тебе мои последние эскизы.
Она показала ему альбомы с набросками массивных металлических форм, к которым она питала пристрастие.
— Это просто отлично, — заключил он, — похоже на африканское ожерелье.
— Ты находишь?
— Да, посмотри: я ясно вижу золотой кулон, сделанный из этого подобия пустотелой пирамиды.
Она перевернула рисунок.
— Ты прав. Я задумала скульптуру больших, чем эти, размеров, но это может стать красивым кулоном.
— Почему ты не попробуешь его сделать?
— Забавно, месяц тому назад Кэтлин уже предложила мне то же самое.