Жила она в
монастыре отчужденно, мало с кем общаясь и ни с кем не откровенничая. Да и саму
ее сторонились, зная, из каких мест она пришла. Надежда была единственной, кому
она время от времени раскрывала все, что тяготило душу. Они жили через стенку и
часто ходили друг к дружке перед тем, как отойти ко сну. Надежда видела, что молитва
давалась Ангелине тяжело, с большим трудом, через силу.
– Нет, не могу, –
она обессилено опускалась на свою койку, – не могу быть артисткой, как… Не мое
это. Не мое. Уйду. Побуду еще – и трону отсюда.
– Куда ты пойдешь?
– пыталась успокоить ее Надежда. – Царство Небесное силою берется – так Господь
учит. Коль хочешь чего-то добиться в жизни, нужны упорство и труд, а в
монастыре и подавно. Мы для того и отрекаемся от всего земного, чтобы
сосредоточиться на духовном.
– Вот и
сосредотачивайтесь, – устало отвечала Ангелина. – А мне бы, как говорится, день
простоять да ночь продержаться. Попроси лучше отца своего, чтобы помог. Он у
тебя, говорят, в больших чинах. Шишка!
– И там люди
трудятся, никто без дела не сидит. – Надежде хотелось найти понимание. – Пойдешь
туда, а потом бегом оттуда. Тоже скажешь, что не твое. Папа мой не знает ни выходных,
ни покоя, ни отдыха…
– То-то он с
усталости в еще большие начальники рвется, – отмахивалась Ангелина. – Весь город
его портретами обклеен. Видела я таких «уставших», знаю, как они свою усталость
снимают. В саунах, отелях, мотелях, борделях. Под армянский коньячок или «Мартини».
Сотня «баксов» за сеанс – и твой клиент как огурчик.
– Зачем ты так? Ты
не знаешь моего отца, – Надежда обрывала эти разговоры.
– Твоего не знаю.
Зато других «папиков» знаю! – Ангелина начинала заводиться . – Знаю, как они
любят «клубничку».
– Почему же они
тебе не помогут устроить новую жизнь?
– «Иных уж нет, а
те далече…». Ты думаешь, моя работа не работой была? Только и слышала:
«нетрудовые доходы, нетрудовые доходы…». Попробовали бы разок – тогда узнали
бы, какие это «нетрудовые»: почти каждую ночь разных уродов, извращенцев
ублажать, а потом кровью отовсюду вытираться. Это ты у нас чистюля, поэтому
тебе не понять моей жизни. Вовек не понять!
Чувствуя, как в
душе Ангелины начинала закипать злоба, Надежда возвращалась в свою комнату и
становилась на молитву. И пока она молилась, ее подруга все более распалялась
ненавистью к своей неустроенной жизни, искалеченной судьбе, неопределенности, к
этой монашеской среде, в которой она очутилась – ко всему, чем жила в прошлом и
что окружало ее теперь.