«Я бы дала ему веселье, –
Марта снова вспомнила своего бывшего возлюбленного, и он представился ей в
образе этого евангельского героя. – Пил, гулял, шлялся, а теперь вдруг вернулся
– и в его честь еще устраивают пир. Такого веселья я не понимаю. Я бы ему такой
пир устроила…».
И тут же задумалась:
«А отец ведь простил. И
ничем не укорил… Я бы так не смогла. Чем же все кончилось?».
«И начали веселиться, –
продолжала читать она, увлекшись этой историей. – Старший же сын его был на
поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и,
призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой
пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его
здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он
сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал
приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться
с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами,
пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой!
Ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и
веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся».
«Вообще замечательно, –
Марта вздохнула, закрыла книгу и положила на место, где она лежала. – Всем
хорошо и весело. Один радуется оттого, что не сдох с голоду, другой – что тот
возвратился домой, третьего просят радоваться, а всем остальным закололи
теленка и приказали радоваться. Где же тут справедливость?».
Марта почувствовала, что
подошла не просто к вопросу, а к некой тайне, постичь которую разумом
невозможно.
«Что ж получается? –
продолжала размышлять она. – Пей, гуляй, а потом тебя еще с распростертыми
объятиями встретят? Да еще всем остальным – ну, тем, кто всю жизнь трудился –
будут говорить: радуйтесь вместе с нами? Ничего не могу понять».
Она хотела было снова
взять книгу и перечитать этот отрывок, но не стала и, закрыв глаза, попробовала
отогнать от себя вообще все мысли и дать голове успокоиться. Но глубоко в
подсознании эта тема не оставляла ее.
«Или я опять подхожу ко
всему слишком рационально, как считает доктор Недамански? Если так, то как все
объяснить? Тоже любовью? Какая же должна быть любовь, чтобы все забыть и
простить? Даже не укорить?».
И снова вспомнился
Гонза.
«Предположим, пришел бы
он и стал у меня просить прощения после всего. Даже на коленях. Смогла бы я
простить ему эту измену? Не знаю… Не знаю…».
Марта на минуту
совершенно освободилась от терзавших ее мыслей, но теперь вдруг подумалось об
Алексее.