— Но дверь-то закрыта.
— Знаешь, сначала я боялась, что он вломится сюда.
— Обещаю тебе, что этого не случится.
— Ладно, — согласилась она наконец. — А ты что будешь делать?
— Сторожить, — усмехнулся Том.
Он помог ей улечься на самодельное ложе, накрыл ковриком, подложил под голову свой свернутый пиджак и спросил:
— Ну как?
— Нормально. А ты не замерзнешь?
Отойдя, он растянулся на сиденье от машины.
— Надеюсь, нет. Буду следить за огнем, пока смогу. К тому же я привык к походным условиям, что бы ты там ни говорила.
— Но я же взяла свои слова обратно.
— Точно. Спи, уже почти полночь.
— Так поздно? — зевнув, она поудобнее устроилась под ковриком. — Удивительно, как быстро бежит время, когда на душе весело.
Он не ответил, и Дайана задремала. Но вскоре проснулась, повернула голову к огню и положила руку под щеку.
— Дайана, — тихо позвал Томас.
— Да?
— С тобой все в порядке?
— Вполне.
— Тебе не спится? Что, соломенная постель не столь удобна, как я надеялся.
— Дело не в этом.
— А в чем?
На губах ее появилось подобие улыбки, но глаза подозрительно заблестели.
— Так, пустяки.
Томас зашевелился.
— Тебе что — грустно?
Она заморгала так, словно старалась остановить слезы.
— Да нет, просто не по себе. И огонь скоро погаснет. У нас что, нет больше дров?
— Нет.
— Ты, наверное, замерз. Почему бы тебе не накрыться чем-нибудь?
— Есть идея и получше. — Он встал. Дайана сначала не поняла, что он имел в виду, пока Том не приблизился к ней. — Может, подвинешься чуть-чуть?
Рот ее полуоткрылся, она повернулась, глядя на него снизу вверх.
— Только чтобы согреться, Дайана, — спокойно пояснил он, не сводя с нее глаз.
— Хорошо, Том.
Через несколько минут он уже устроился рядом и начал ритмично массировать ей спину. Дайана решилась сказать ему:
— Том… должна тебе признаться — это самое приятное, что я испытала за весь прошедший день.
— Я рад, Дайана. Может, ты снова уснешь?
И она уснула.
Когда Дайана проснулась, то обнаружила, что, видимо, повернулась во сне и теперь лежала в объятиях Томаса, который мирно спал.
Костер давно потух, сквозь высокое окошко просачивался слабый утренний свет. Лицом она ощущала прохладный неподвижный воздух, но под ковриком было тепло. Она судорожно вздохнула, а потом заставила себя дышать спокойно, чтобы не разбудить Тома.
Она напомнила себе, что знает Уильямса всего два дня, что у нее есть причины сердиться на него и даже ненавидеть; только это не имело никакого значения. Боже, она снова влюбилась не в того. Может, он никогда ею и не заинтересуется как женщиной…
Она попыталась мысленно образумить себя, но позади было три горьких одиноких года, и она постоянно ругала себя за то, что была такой дурой и так легко верила в хорошее. Припомнилось и многое другое. Подавив рыдание, она выскользнула из объятий Томаса и попыталась встать.