Чувствую, как Пётр перехватывает у меня управление телом. Всё правильно. Это его человек, ему с ним и договариваться. Всё, все свободны. Конвой тоже свободен. Мы должны побеседовать наедине.
Я встал из-за стола, улыбнулся, сделал пару шагов и протянул руку для рукопожатия. Вот он, легендарный герой революции. Стоит передо мной с небольшим потрёпанным чемоданчиком в руке. Ну, Петя, давай. Попробуй убедить его использовать свои таланты на укрепление российского самодержавия. Думаешь, получится?
Белеет мой парус такой одинокий
На фоне стальных кораблей…
(Пётр)
— Ну, хорошо. Руку Вы мне пожимать отказываетесь. Чай пить не желаете. Присядьте хотя бы.
— Спасибо, я постою.
— Что ж, воля ваша. Стойте. Скажите, а как Ваше здоровье?
— Не жалуюсь. Нормальное здоровье.
— Это хорошо. Хорошо, что у Вас крепкое здоровье, гражданин Дзержинский Феликс Эдмундович. Он же Астроном, он же Белецкий, он же Доманский, он же Переплётчик, он же Франек, он же Якуб, он же Яцек. Я ничего не перепутал?
— Ваши ищейки скверно работают, мальчик. Ты не назвал и половины моих имён.
— Допустим. Хочу Вас удивить, Феликс Эдмундович. Мой отец, император Николай II, подписал Высочайшее помилование для Вас. И это помилование сейчас тут, лежит вот в этом столе.
— И к этому помилованию, конечно, прилагаются ещё и тридцать серебряников, верно? Я отказываюсь.
— Отказываетесь от чего? Я ведь пока ещё ничего Вам и не предлагал.
— Этого и не требуется. Я всё равно отказываюсь. С вашим гнилым режимом ничего общего иметь я не желаю.
— Но выслушать-то меня Вы хотя бы можете?
— Зачем? Нам не о чем разговаривать. Для чего меня вообще привезли сюда? Что это за дурацкая идея? Неужели кто-то настолько безумен, что думает, будто предать идеи революции меня может заставить мальчишка, будь он хоть трижды царевичем?!
— Феликс Эдмундович, дорогой Феликс Эдмундович, прежде всего, уверяю Вас, что ни о каком предательстве речь не идёт. Больше того, я сам, да лично я сам во многом разделяю идеи социал-демократии. Учение Маркса — это прорыв. Дорога в светлое будущее.
— Твои шутки не смешные, мальчик. Это глупая шутка.
— Нда. Вообще-то, это не было шуткой. Но Вы правы, Феликс Эдмундович, из моих уст такие слова действительно звучат несколько двусмысленно. Может, Вы всё же присядете? Мне неудобно так с Вами разговаривать.
— Нет. Отправляйте меня обратно в тюрьму и покончим с этим.
— Хорошо. Попробую подойти к вопросу с иной стороны. Феликс Эдмундович, как Вы наверняка помните, во время массовых волнений в 1905 году в Москве, Петербурге, некоторых иных крупных городах, действовали так называемые советы рабочих депутатов. Верно?