Одни аплодировали, другие кричали что-то, третьи отмалчивались.
— Братцы! — будто подхлестнутый, выскочил на трибуну после Иосифа анархист с «Земгора», подбросил шапку, поймал, снова подбросил. — Товарищи! Долой тиранство распроклятой царской власти! Да здравствует свобода и ренолюция! Ур-ра!
Многие охотно поддержали земгорца, покричали «ура!».
— Даешь свободу слова! Даешь свободу печати и собраний! Долой самодержавие!
А о войне опять ни гу-гу! Зато все без исключения — за свободу и революцию… — Да здравствует…
— Ура-а-а-а!!!
Иосиф, простоволосый — густая шевелюра заменяла шапку, — снова взобрался на трибуну. Наговорил без крику, деловито, но и не слишком тихо, чтобы всем слыхать было:
— Товарищи! Революция еще только начинается. Не дайте себя обмануть…
— Кто нас теперь обманет? Не те времена!
— Сами с усами!
— Не дайте себя обмануть, — упрямо повторил он. — В истории не раз случалось, когда у народа обманным путем отнимали плоды его побед. Помните, товарищи, революция только начинается. А вот войну пора кончать. Чтобы навсегда конец войне, будь она неладна! Нам, рабочим, война эта ни к чему…
— Верно, товарищ! — поддержал кто-то из земгорцев. — Долой войну!
— До победного! — одиноко и хрипло крикнули с другого края. — До победного конца!
— За Р-ру-усь! — исторично завопила там же.
— Вот и шел бы в окопы, — кинул в ту сторону Иосиф, покидая трибуну-ящик. — А здесь чего зри глотку драть?
Сказал не так уж громко, но там услышали — тот же хрипло тотчас откликнулся:
— Ты, длинноносый! Немцу продался?! За сколько сребреников купил тебя кайзер?
Шумок в том краю толпы вспыхнул и погас. Крикуны угомонились. И — звонко, распевно, как строевая команда:
— По цеха-ам… р-раз-берись!
— А чего разбираться-то? И без того цеховики не врозь.
— Тихо, товарищи! — послышался голос Чижова. — Московское областное бюро ЦК РСДРП призывает всех нас выбирать в Совет рабочих депутатов. Пускай каждый цех выберет своих представителей. Прямо сейчас. Прямо здесь, на дворе.
Приступили, теперь без суеты. И — дивное дело — никто не разгонял, не хватал и не бил. Митингуй, выступай, выбирай — пожалуйста. Никаких помех. Уж не во сне ли такое?
Иосифа радовало, что видел среди избранных: Чижова и Мурзова, Зотова и Широкова, Матрозова, Бурова, Карпова… Бунгша и Эвальда… — все свои, знакомые, надежные. Но тревожило, что вместе с большевиками в избранном Совете оказались также меньшевики, эсеры, анархисты — с этой публикой его душа никак не могла примириться. Припомнились слова любимого баснописца: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет…» Понял, что затевать сейчас межпартийную усобицу означало бы заведомо погубить дело в самом его начало. А ведь, когда выступал с трибуны-ящика, задирая меньшевиков, эсеров и прочих, сгоряча не подумал об этом. Теперь, спохватившись, он приказал себе сдержаться, не проявлять своих чувств прежде времени и не к месту. Он не собирался уступать, нет. Но — оставаясь непримиримым — не раскрываться безответственно…