«Черный ворон» приехал за ней на дачу. Самообладание Али было удивительным. Обнимая насмерть перепуганную мать, сказала, что это, несомненно, недоразумение и она вернется домой. Для подтверждения своих слов решила ничего с собой не брать, хотя ей на это намекали… Так и села в машину – без слез, со спокойным лицом, в том же платье.
В дальнейшем Муля узнал ее адрес в Коми. Письма его были всегда полны бодрости и уговоров, что эта трудная полоса должна кончиться, только не надо отчаиваться и падать духом. Надо работать и беречь свое здоровье. В письмах были горячие слова о любви, тоске и страхе за нее. Подпись была всегда: «Твой муж Муля». Писал Муля в лагерь в 1939-м, 40-м, 41-м и 42-м годах. Писать становилось труднее, угрожали отобрать партбилет. В 1943 году письма прекратились. Перед эвакуацией в Елабугу он помогал Марине Цветаевой и какое-то время поддерживал Мура, когда тот остался один. После Алиного освобождения Муля помогал ей, было несколько встреч, но семья не сложилась, они остались друзьями. Уже в туруханскую ссылку от него пришла какая-то открытка. Было это в начале 1950 года. В открытке он говорил Але, чтобы она всегда помнила, что была единственной, всегда им любимой женщиной; что тучи над его головой сгущаются и что вряд ли он сможет написать еще.
Муля был арестован в 1950 году. В 1952 году он был расстрелян.
____________________
Почти месяц ехали мы до Красноярска, изнывая от жары и духоты. По очереди забирались наверх к соседям, которые разрешали немного подышать свежим воздухом из открытого окна. Томила неизвестность… Что ждет? Куда попадем? Как будем жить?
От слабости все время спали. А поезд неумолимо увозил нас все дальше на восток, проносились полустанки, леса, луга, вся огромная страна…
Так приехали в Красноярск, где снова нас повезли в тюрьму, на этот раз в открытых грузовиках прямо по городу. На нас глядели, останавливались, плакали, крестили воздух, но молчали.
Тюрьма была плохая, старая и давно не ремонтированная. Но нас никто не трогал, никого не вызывали. Кормили плохо и мало давали гулять.
Через несколько дней всех построили во дворе тюрьмы, и тут мы увидели мужчин нашего этапа. Это были в большинстве русские, несколько кавказцев и латышей. Возраст средний. В основном – интеллигенция.
Потом нас в крытых грузовиках – уже без собак и конвоя – повезли на пристань Енисея. Погрузка на пароход была где-то на задворках причала, а пароход был старый, еще колесный. Здесь заключенных разместили в трюме (где было опять душно и жарко), разрешив обосноваться среди машин и грузов.