Солнечные лучи отражались в голубых водах Средиземного моря. Там, где море сливалось с небом, горизонт был окутан легкой сверкающей дымкой. На холмах за Каннами зеленели деревья, а в садах пылали летние цветы.
Карлотта лежала на балконе одна. Большой зеленый с белым зонтик защищал ее голову от солнца, но шея и руки были обнажены, а платье спущено со спины. За последние несколько дней она немного загорела; ее кожа стала золотистой, как если бы вобрала в себя сияние южных солнечных лучей.
Карлотта не выглядела счастливой. Усталые глаза были обведены темными кругами, уголки рта опущены вниз. Это Норман решил, что она должна каждый вечер отдыхать после ланча, и она согласилась.
Она научилась соглашаться со всем, что он хотел, хотя она ненавидела эти два долгих часа, которые должна была провести одна в своей спальне или на балконе.
Карлотта была замужем только неделю, но она уже поняла, что человек, который стал ее мужем, абсолютно не тот, каким она его представляла. С их первой ночи в Париже он оставался для нее совершенно чужим. Три дня и три ночи, что они провели там, казались Карлотте кошмаром.
Норман окружал себя друзьями, и она не могла приблизиться к нему, не могла поговорить с ним наедине. Он устраивал приемы, и она должна была играть роль хозяйки. Они бывали на скачках, посещали театры и самые модные рестораны, они даже осматривали достопримечательности, но их всегда сопровождала толпа смеющихся, болтающих людей. Карлотта не представляла себе, откуда они все приходили или как их собирали. Единственное, что объединяло этих людей, — это желание и готовность тратить деньги Нормана.
Карлотта чувствовала себя усталой духовно и физически, когда она вышла из голубого поезда, привезшего их в Канны. Ей показалось, что сияющее солнце и окружающая их красота являются в какой-то мере залогом ее будущего счастья.
«Я не могу больше так жить, — говорила она себе, — не могу, не могу».
Наконец, у нее появилась возможность поговорить в Норманом. После обеда они поднялись в свои апартаменты, там не было слуг. Впервые за несколько дней они остались одни.
— Думаю, ты не прочь отдохнуть, — вежливо сказал Норман.
Он был неизменно любезен с Карлоттой, оказывая ей внимание, от которого она впадала в отчаяние, чувствуя в нем фальшь и неискренность.
— Норман, — сказала она, — я хочу поговорить с тобой. Пожалуйста, послушай меня.
— Ну конечно, — ответил он, — что же ты хочешь сказать?