Хотя долгие пробежки по лесу и резко наступившая осень вроде должны были бы пробудить во мне волчий аппетит, я заметила, что в начале октября почему-то стала заметно меньше есть. Примерно в то же самое время Феникс перестала готовить.
— Ты не сердишься? — спросила она, сунув мне два флайера — из пиццерии и из китайского ресторанчика, где торговали навынос. — Мне сейчас приходится проверять кучу сочинений. Мои студенты просто в ударе, особенно Мара.
— Она, случайно, не описывает события…
Я прикусила язык, сообразив, что до сих пор не знаю, откуда она родом. Феникс вроде упоминала, что она приехала из Боснии, но я своими ушами слышала, как студенты говорили, что Мара то ли из Сербии, то ли из Черногории.
— Ну, что-то вроде того, — догадавшись, что я имею в виду, кивнула Феникс. — Это что-то вроде притчи, в которой иносказательно описываются реальные события… вероятно, ее собственной жизни, о которых ей мучительно вспоминать. Я всячески поощряю ее не бросать работу, надеясь, что со временем она найдет в себе силы это сделать — собственно говоря, как и всех остальных, — но, знаешь, эта ее притча такая… просто мороз по коже… Остается только гадать, какой ужас за всем этим стоит.
— Неужели? Может, следует дать ее почитать какому-нибудь… специалисту?
Мне вдруг вспомнился случай, когда в Университете Виргинии один из студентов открыл стрельбу. Потом выяснилось, что незадолго до этого он написал сочинение, которое помогло бы предотвратить побоище — если бы прочитавший его преподаватель додумался показать его психологу. Но мои слова почему-то повергли Феникс в ужас.
— О нет! Она наверняка перестанет мне доверять! Я поклялась, что не покажу его никому, пока мы не поработаем над ним вместе. Мы с ней встречаемся каждый день, и она показывает мне наброски. — Феникс выудила из сумки двухдюймовой толщины пурпурную папку (для каждого студента у нее была папка разного цвета). — И потом, я уверена, что держу ситуацию под контролем.
Оставалось только гадать, действительно ли это так. Меня, признаться, беспокоило, как такая маниакальная сосредоточенность на работе одного студента скажется на ее собственной неустойчивой психике. Человеку с прошлым Феникс (в свое время я читала ее мемуары), наверное, очень нелегко читать подобные сочинения… и, тем не менее, она их читала.
На следующее утро, отправившись на пробежку, я обнаружила ее спящей в библиотеке на кушетке. Рядом валялась знакомая мне папка, страницы были рассыпаны на полу, многочисленные пометки красным фломастером напоминали брызги крови. Когда же мы с ней столкнулись у дверей Фрейзер-Холла, Феникс крепко прижимала к себе злосчастную папку.