Когда они ушли из дома Шмиттов, настала пора обеда, но Гурни был не в настроении. Он был голоден, а Клэм предлагал заехать в какое-то место перекусить. Но Гурни был слишком раздражен, в основном на себя, чтобы с чем-либо соглашаться. Клэм повез его назад к церкви, где стояла его машина, и они предприняли последнюю попытку сверить обстоятельства двух дел, чтобы не упустить никакую возможную связь. Попытка ни к чему не привела.
— Ну что ж, — произнес Клэм, стараясь мыслить позитивно. — По крайней мере, на данный момент нет доказательств, что эти дела не связаны. Муж мог получить письма, которых жена не видела, и вообще непохоже, чтобы это был брак, в котором люди друг друга хорошо знают. Может, он ей ничего не говорил. А она так глушит себя таблетками, что вряд ли могла заметить какие-то перемены его настроения. Может быть, стоит еще раз поговорить с мальчишкой. Он, конечно, тоже отморозок, но вдруг он что-то сумеет вспомнить.
— Конечно, — отозвался Гурни без всякого энтузиазма. — А вы можете проверить, не было ли у Альберта счета в банке, с которого был перевод на имя Арибда или Сцилла. Вероятность невелика, но почему бы не уточнить.
Пока он ехал домой, погода становилась все хуже, под стать его настроению. Утренняя морось превратилась в плотный дождь, усугубив тягостное ощущение от поездки. Если и была какая-то связь между убийствами Марка Меллери и Альберта Шмитта, помимо количества и места расположения колотых ран, то эта связь оставалась неочевидной. Никакие характерные черты убийства в Пионе не повторялись в Флаундер-Бич — ни запутанных следов, ни садового стула, ни битых бутылок, ни стихов — никаких шарад. Да и у убитых не было абсолютно ничего общего. Какой мог быть смысл убийце преследовать одновременно Марка Меллери и Альберта Шмитта? Это не поддавалось логике.
Измученный ездой под ливнем и своими раздумьями, Гурни вошел в кухню, стряхивая с одежды воду.
— Что с тобой случилось? — спросила Мадлен, поднимая на него глаза. Она шинковала луковицу.
— С чего ты взяла, что со мной что-то случилось?
Она пожала плечами и продолжила резать лук.
Резкость его ответа повисла в воздухе. Помолчав, он извиняющимся тоном пробормотал:
— Тяжелый день и шесть часов за рулем.
— Ну и что?
— «Ну и что»? И вся эта поездка была ни к чему.
— И?..
— По-твоему, этого мало?
Она загадочно улыбнулась ему.
— Ко всему прочему, дело было в Бронксе, — мрачно добавил он. — Бронкс способен вызвать отвращение к любому делу.
Она принялась крошить нарезанный лук на мелкие кусочки и заговорила, будто обращаясь к доске, на которой резала: