Полицейские околачивались неподалеку и вяло шарили по мне глазами. Тренер пробормотал скороговоркой на ухо: «Держись, мальчик, адвокат уже едет, ничего не подписывай, ничего не говори вообще, жди адвоката, мы с тобой, держись…» — и растворился в толпе. Понятно было, что старик растерян, и все-таки его бегство выглядело неспортивно — я даже затаил легкую злобу. Сказать по правде, мне было очень страшно тогда. Впервые в жизни по-настоящему страшно. Я стоял в ожидании медали и боялся предстоящих событий. Чтобы было не так муторно, гонял в сознании давно заготовленную фразу, которую должен бросить журналистам. Я ее придумал, еще когда глядел на табло. Работа такая у нас, у «челленджеров»: Платон мне друг, но маркетинг дороже. То, что я не забрался на верхнюю ступеньку пьедестала, тоже удачный ход. И награду не возьму. В смысле — медаль. Деньги-то свои я честно заработал. Или деньги того… похерить? В пользу семей невинно убиенных. Первый внутренний порыв у меня был именно такой, не расчет, а порыв, совершенно от души. Это теперь я прикидывал, как обратить свое вдруг прорвавшееся наружу благородство к своей же пользе. Виновным в гибели Киркпатрика я себя по-прежнему не чувствовал, наоборот, крепла убежденность в том, что я чист перед Богом, как стеклышко. Но всегда найдется гнида, которая тебя обвинит. Скорее всего, уже нашлась. Значит, нужно не распускать сопли, а использовать любой шанс, чтобы произвести впечатление.
Председатель комиссии с похоронным лицом подошел ко мне и остановился, растянув ленточку медали в руках. Он был уверен, что я сейчас наклоню голову и приму награду. И заранее меня за это ненавидел. Да что ты знаешь обо мне, дурак нерусский! Впрочем, этого человека я тоже понимал. С одной стороны, чем больше смертей на трассе, тем выше популярность «Ди Челлендж». С другой — у жесткости гонок есть определенный предел, за которым она перерождается в жестокость. Нельзя вручать золото лыжнику, угробившему соперника. После таких выкрутасов рейтинг падает. Общественное мнение — штука непростая, формируется под давлением массы факторов, наши инфантильные зрители и игроки на самом деле те еще мерзавцы. Им нужно, чтобы кровопролитие было обставлено чинно-благородно. Ну, Поль, давай! Выручай неблагодарное человечество. Сделай хорошую мину при отвратительной игре.
Я протянул руку и схватил медаль, почти вырвав ее у председателя. Взвесил свое золото в кулаке, чувствуя, как буравят меня почти триста миллионов взглядов невидимых телезрителей. Что-то странное происходило вокруг — я сначала не понял и вдруг услышал. Это над трибунами зависла гробовая тишина. Поэтому никто не пропустил ни слова. Ни одно ухо, ни один микрофон. «Передайте эту медаль семье Дона Киркпатрика, — сказал я хмуро, протягивая золото обратно председателю. — И выигрышную сумму — тоже. Мне не нужна победа такой ценой».