Вот это был взрыв! Тут-то все положенное и началось — даже хлопанья по плечам от второго и третьего призера я удостоился. А от воплей с трибун чуть не оглох. Председатель на радостях едва меня не расцеловал. Промямлил только, что деньги перевести я должен сам, победа моя безусловна, в таких случаях чек не переоформляется, но факт волеизъявления чемпиона зафиксирован. Чек я небрежно сунул в перчатку, эта символическая бумажка ничего не значила, только подтверждала, что сумма на мое имя задепонирована. И лишний раз напоминала о Данки и настоящем моем выигрыше. Который наверняка уже доехал до Швейцарии. А значит, программу-минимум я все-таки отработал.
Из ниоткуда возник тренер. Естественно, теперь не грех и покрасоваться рядом с учеником, таким благородно-великодушным, чистеньким и непорочным. Полиция с усилием продиралась сквозь клокочущую спортивную прессу. «Два слова, Поль! Хотя бы два слова!» — «Разойдитесь, господа, разойдитесь! — суетился тренер. — Оставьте мальчика в покое». Я боковым зрением присмотрелся и в куче протянутых ко мне разноцветных микрофонов увидел знакомую эмблему Си-Эн-Эн-Спорт. Будто бы не глядя, безразлично, наугад сунул руку, ухватил микрофон и подтянул его к себе. Оказалось — вместе с репортером, тот вцепился в казенное имущество, как энцефалитный клещ. Вот в такие моменты и понимаешь, что ты действующий спортсмен-профессионал. В смысле — здоровый парень. Обычно этого не чувствуешь, потому что кругом одни спортсмены, не с кем сравнить.
«Я больше не вернусь на трассу». Вот и все, что я сказал. Тем же хмурым тоном и сиплым голосом, каким разговаривал с председателем комиссии. И пошел полицейским навстречу.
Прямо у бортика меня задержали по подозрению в непредумышленном убийстве. Я уже чувствовал себя более или менее уверенно и дергаться не стал. На «Даунхилл Челлендж» полицейские довольно частые гости. «Ди-челленджеров» хлебом не корми, дай сломать что-нибудь хорошему человеку. И никого пока еще за это не посадили. Все перед стартом дают одну и ту же подписку, совершенно юридически безупречную. И даже случись то самое непредумышленное, судить лыжника глупо — адвокаты докажут на пальцах, что имел место несчастный случай. Но полиция обязана бдить, и она бдит, закон такой. Боксеров тоже иногда прямо с ринга в кутузку таскают, а мы чем лучше?
Меня очень любезно препроводили в гостиницу, дали переодеться. Намекнули относительно личных вещей, на что задержанный только рукой махнул. А зря. Это был отчетливый звоночек, предвестник больших проблем. Но я его не услышал. У меня для этого слишком дрожали руки. В смысле, начался постстрессовый колотун, а он здорово отражается на ушах. Вокруг сновали и временами пытались ко мне пролезть разные люди, но полиция аккуратно их отсекала. Прибежал Генка и долго препирался с их главным, требуя, чтобы ему разрешили накормить пострадавшего транквилизаторами. Пострадавший — это был я. Главный посмотрел на Генку как на полного идиота и даже невоспитанно покрутил у виска пальцем. Впору было рассмеяться, такую он рожу скорчил. Но я в тот момент не замечал ничего. Голова отказывалась работать, в ней крутились даже не мысли, а эмоции — мама, деньги, Крис, я все-таки победил, значит, не впустую, больше не выйду на трассу, вот и меня жесткий слалом уконтрапупил, и очень даже хорошо… О покойном (покойном? как странно) Киркпатрике я и думать забыл. Это меня позже начало ломать — тысячу раз заново проигрывал перед мысленным взором ту ситуацию на склоне. Искал ошибку и не находил ее. Мне нужно было выиграть. Я обязан был выиграть. Конечно, я мог падать… Безусловно. Но тогда я не достиг бы цели. Вопрос — сумеет кто-нибудь доказать, что я на самом деле успел бы завалиться на бок в воздухе и упасть? Покажет ли компьютерная модель, что столкновение в позиции «кувырком по снегу» могло пройти для нас с Доном безопасно? Найдется ли обвинитель, которому достанет наглости утверждать, будто падение на скорости в сто тридцать пять километров в час — естественная реакция человека? И еще сотню похожих вопросов я задавал себе в камере. Только одного вопроса не было: что для меня значила жизнь канадского горнолыжника Дона Киркпатрика? Да ничего она для меня не значила. Ведь тогда, на склоне, я не собирался его убивать.