Я в нерешительности остановилась и поглядела вокруг. Звук текучей воды, влажные листья, илистый запах говорили о близости реки. Однако мы оказались гораздо ниже по течению — не там, где переплывали на другой берег, и даже не там, где возвращались по Ольховой Переправе, а намного ближе к человеческому жилью. Почему-то я почувствовала себя виноватой. Если пройти по лесу чуть дальше и перепрыгнуть прямо через реку… Аззуен испуганно поскуливал, хотя я и без него знала, что каждый следующий шаг грозит нам нарушением главного закона.
— Пойдем обратно, — решила я.
И тут же от реки донесся крик. Не волчий вой попавшего в беду собрата, а чей-то призыв на подмогу — кричавший не был добычей, это я слышала точно. Меня потянуло дальше, и вместо того чтобы задрать хвост и уйти, я шагнула к реке, хоть и понимала, что Рууко за мной следит пуще прежнего и гибель Реела еще слишком памятна.
Аззуен наверняка думал о том же.
— Каала, нам туда нельзя, — шепнул он настойчиво. — Что бы там ни было, оно нас не касается.
Я знала, что он прав, и уже стала отступать по следу человечьего запаха, прочь от испуганных криков, как вдруг буйный порыв едко-можжевелового ветра толкнул меня вперед, мимо деревьев, назад к реке. Аззуен, удивленно взвизгнув, двинулся следом.
Лес обрывался резким опасным откосом, сходившим к воде.
— Вот почему мы тут не переправляемся, — пробормотала я себе под нос.
И вдруг я заметила человеческое существо, уцепившееся за скалу посреди бурлящей реки, — детеныш, совсем как виденные нами в лагере. Существо держалось из последних сил в буйном потоке, поднявшемся после долгих дождей, и кричало каждый раз, когда голова, уже уходящая под воду, показывалась на поверхности.
Крик так походил на горестный волчий зов, на предсмертный клич моих сестер и братьев, что я не устояла. После всех неприятностей из-за тяги к людям я поклялась себе забыть об их существовании; каждое воспоминание о них отзывалось болью в груди, где виднелась белая отметина. Я зареклась навлекать на себя гнев Рууко. И все же не могла не откликнуться на беспомощный, полный отчаяния призыв. Взглянув на человеческое дитя, которое едва цеплялось за жизнь, я стала пробираться вниз по крутому склону.
Аззуен, пытаясь меня остановить, вцепился зубами мне в бок, но я, оторвавшись, ринулась вниз по обрыву, на последних шагах оскользнулась, съехала по глине до самого берега и неуклюже свалилась в воду, ушибив бедро. Река здесь оказалась глубокой, пришлось сразу плыть. Человеческое существо, явно ослабшее, уже еле виднелось из-за волн; его черные глаза встретились с моими, и только я подплыла — оно судорожно вцепилось в мой мех и обвило передними лапами шею, так что меня захлестнуло водой. Едва я вынырнула, оно вновь повисло на мне, потянув ко дну. Я уже начала сомневаться, сумею ли дотащить такую тяжесть до берега, но дитя цеплялось за меня отчаянно — не высвободиться. К счастью, оно все же поняло, что делать, и стало бить по воде задними лапами, помогая мне оставаться на плаву. Его длинная черная шерсть свесилась мне на глаза и нос, и я схватила ее пастью, разворачивая детеныша в нужную сторону. Человечья шерсть на вкус оказалась не такой, как теплая волчья: она скорее походила на клочки шерсти, которые волк оставляет на кустах или деревьях. Собрав все силы, я стала грести к дальнему берегу. Доплыв, я вытащила детеныша на узкую полоску песка. Соскользнув на землю и начав дышать, существо вновь закричало, но лишь только я приблизила морду, умолкло.