— Я как раз и пытаюсь сказать, что подруга Анеты приедет… — он посмотрел на часы, — минут через пятнадцать.
— Она там присутствовала?
— Да.
— И никого больше не было?
— Праздник… полно народу, и никто ничего не видел.
— О дьявольщина… Надо уезжать из этого города.
Бергенхем промолчал.
— А тебе нравится здесь? — Хальдерс сел, встал и опять сел.
Бергенхем задумался. Что на это ответишь? Фредрик закусил удила. Это было не ново, просто выглядело иначе. В его гневе было нечто праведное, что-то его на этот раз по-настоящему задело — во всяком случае, вышло за пределы обычной профессиональной солидарности. Скоро он поедет в больницу, и Бергенхем не завидовал тем, кто случайно замешкается перед Хальдерсом на светофоре.
— Современный город, — вслух сказал он. — Сложносоставной. Новые времена…
— Сложносоставной? Это еще что за новости?
— Значит, всего понамешано. И хорошего, и плохого. Нельзя же послать к черту весь город.
— Скоро будет можно, — заверил Хальдерс. — Человек гуляет по Хамнгатан, а какой-то отморозок разбивает ему голову. И что здесь складывать? Что составлять? Вот он — твой сложносоставной город… Дерьмо сложносоставное.
Бергенхем опять промолчал.
— Нет, я знаю, конечно, что есть и нормальные люди, и места, куда можно пойти, но это… это… — Хальдерс внезапно охрип и, отвернувшись, пожал плечами.
Бергенхем заметил, как Фредрик украдкой провел ладонью по лицу. Плачет, что ли, удивился Бергенхем. Или готов заплакать… Значит, еще не все потеряно с Хальдерсом. Но он прав, конечно… особенно это лето. Сколько уже было подобных историй? Пятнадцать? Прямо подготовка к войне. Гражданская война гетеборгских племен…
— Кто допросит свидетельницу? Эту… приятельницу?
— Я могу допросить… или ты, если хочешь.
— Займись, — коротко сказал Хальдерс. — Я еду в больницу. А кстати, как этот второй? Которого били?
— Жив…
Он забыл включить кондиционер и подъехал к больнице весь в поту. Ну и хрен с ним.
Анета Джанали сидела в постели, подпертая со всех сторон подушками. Глаза ее налились кровью. Лицо почти полностью закрывала повязка.
Рядом на тумбочке стояла большая пластмассовая кружка с согнутой пополам соломинкой. На каталке перед палатой он заметил десяток роз — сестра сказала, что не полагается вносить цветы в палату. Риск инфекции. Цветы уже слегка поникли. «Забыли воды налить, что ли… Это мог бы быть мой букет».
Он подвинул стул и сел.
— Мы их возьмем.
Она не пошевелилась. Потом закрыла глаза. Не уснула ли?
— Не успеешь прийти в себя, как мы их возьмем… Даже чернокожие не должны бояться вечером выйти на улицу.