Он поднял дочку, осторожно отнес вниз, в гостиную, и положил на расстеленное на паркете одеяло. Улегся рядом, подпер голову ладонями и с удовольствием приготовился продолжать беседу.
— Мы могли бы поесть в ресторане, — показалась в кухонной двери Мартина.
— Везде такая жара…
— На террасе прохладней.
— Тогда мы пойдем туда. — Он подхватил одной рукой Аду, другой одеяло и отправился на террасу. — Я сегодня наблюдал страшноватую сцену.
— Да?
— Один парень увидел мертвую женщину и обрадовался.
— Неужели?
— Он был уверен, что увидит кого-то другого. Совершенно уверен. И я тоже… Не могу объяснить почему. Впрочем, могу. Все так совпадало, и мы не сомневались, что наконец узнали имя убитой. А он обрадовался… Это была не та, о ком он думал.
Он тут же раскаялся — прямо над ухом послышался лепет Ады, и ему показалось, что его слова чем-то ей неприятны. Мартина поняла его сразу.
— Он среагировал совершенно естественно. Такие реакции неуправляемы.
— Мудра, как Аристотель.
— Я знаю.
— А что надо сделать?
— Для чего?
— Чтобы быть таким мудрым?
— Перво-наперво надо родиться женщиной, — сказала она.
— А Аристотель?
И Бергенхем опять подул Аде на ушко, и она опять пискнула, и он опять уверил себя, что от удовольствия.
— Не надо ничего дожидаться, — отдышавшись сказала Ангела.
Голову пронзило мгновенное сияние, и он еще раз испытал потрясение, когда душа и тело сливаются в эти несколько секунд ослепительно белого света, когда перестаешь различать сон и явь.
А потом приходит приятная усталость, полудрема, и из этой полудремы возникает ее голос.
— Нам нечего дожидаться, — повторила она. — Я хочу выбросить эти чертовы пилюли.
Он промолчал. Не мог придумать ответа.
— Я принесу что-нибудь попить.
— Вернись, трус!
— Сейчас вернусь.
Винтер, прыгая то на одной, то на другой ноге, натянул шорты и вышел на балкон. Поднявшийся было с вечера ветер стих, и на балконе было едва ли не жарче, чем в спальне. На улице ни души. Послышался далекий крик.
Он поднял глаза к небу. Который час? Полвторого? Два?
Он мог бы сослаться на работу, сесть на велосипед и покатить домой. Но это и вправду было бы трусостью. Сказать, что ему надо посидеть за компьютером… это было бы правдой, но более идиотскую правду и придумать трудно.
Он налил два бокала — половина воды, половина белого вина, отнес в кухню, но лед в морозильнике кончился, и бокалы перекочевали в спальню.
— Так скажи мне наконец, чего мы дожидаемся? — спросила Ангела, отпив глоток. — Я порядком устала от этого балагана.
— Что ты называешь балаганом?
— Все. Я не хочу больше жить одна.