Князь Михаил тоже готовился к встрече с самыми достойными горожанами. Напарившись в мыльне, он еле–еле добрался до опочивальни, где свалился замертво и проспал почти до самой вечерней зари. Когда князь наконец‑то открыл глаза и с удивлением увидел, что в опочивальню уже прокрались сумерки, он поспешно оделся и вышел в горницу. Там его дожидался воевода.
— Думал, что придется тебя будить, — улыбаясь, сказал он и спросил: — Как, Михаил Ярославич, почивал на новом месте?
— Отменно, — бросил на ходу князь и с удовольствием добавил: — Словно заново родился, да и голова светлая.
— Это хорошо, она тебе сейчас такая и нужна, — поднимаясь с лавки, проговорил негромко воевода, многое повидавший на своем веку.
Они подоспели как раз вовремя. За пиршественным столом собрались все приглашенные. По одну сторону от кресла с высокой резной спинкой, приготовленного специально для князя, восседали вятшие московские мужи, по другую — расселись рядом с сотниками дружинники из старшей дружины да княжие мужи с боярами. Отводя глаза от обильного стола, люди тихо переговаривались в ожидании князя.
Сев на кресло, стоящее во главе стола, князь знаком указал воеводе и посаднику на места справа и слева от себя.
— Вот и встретились мы лицом к лицу, сидим вместе за одним столом, — громко сказал князь Михаил. — Рад я здесь видеть вас всех: и горожан, достойных чести, и друзей моих боевых, с кем в походы против врагов земли Русской хаживал.
Собравшиеся слушали князя, затаив дыхание. Он, с удовольствием отметив это про себя, после короткой паузы поднял кубок с пенным хмельным медом и торжественно произнес: — Хочу, чтоб выпили вы все за данный мне судьбою город, за его процветание, за будущность его светлую! За Москву!
Под слова одобрения, доносящиеся с разных сторон, князь, перекрестившись, осушил кубок до дна, все с искренней радостью последовали его примеру.
Пир начался. Не единожды звучали здравицы в честь князя, добрым словом вспоминали за столом и его родителя, пили и за Русь, и за ее избавление от ордынского ярма.
Князь Михаил слушал вполуха обращенные к нему раболепные речи, все больше поглядывал по сторонам, много ел, а пил мало.
Как водится, захмелев и разомлев от обильной еды и духоты, все пустились в воспоминания. Говорили о пережитом, о победах и поражениях. Нашелся среди вятших и тот, что знал самого воеводу Филиппа Нянко, который попытался оборонять Москву и погиб от рук поганых. Кто‑то припомнил, с каким трудом отстраивалась Москва после нашествия, уничтожившего не только город, но и едва ли не всех его жителей.