— Да, что‑то ты, Егор Тимофеевич, спешишь, — беззаботно засмеялся князь и легонько стеганул плеткой коня, который будто только этого и ждал — мгновенно перешел со спокойного шага на галоп.
Ни воевода, ни тем более гриди, которые, тихо переговариваясь и посматривая по сторонам, замыкали это небольшое шествие, не ожидали такого поворота событий. Однако они быстро опомнились и поспешили вслед за князем, а он тем временем уже обогнал трех всадников, возглавлявших процессию.
Сотник не сразу понял, что случилось, с трудом оторвался от своих дум и стеганул коня, который и без того уже прибавил ходу.
Ворон стрелой летел по пустынной улице, словно пытался опередить свою черную тень, которая стремительно неслась впереди него. Из‑под копыт его вырывались ледяные брызги, которые, спустя несколько мгновений, превращались в снежный водоворот: следом за скакуном Михаила Ярославича по засыпанной снегом дороге мчались кони княжеских спутников. Только у ворот, охраняемых дружинниками младшей княжеской дружины, Михаил Ярославич осадил коня, чинно въехал во двор и неспешно проследовал к своим хоромам.
Ловко соскочив на землю и отдав поводья подбежавшему конюху, князь с крыльца махнул воеводе рукой.
— До завтра! — крикнул он и легко взбежал по лестнице.
Распрощавшись с князем, воевода со спокойным сердцем отправился к небольшому дому, в котором он расположился накануне. Егор Тимофеевич был почти уверен, что ему удалось вернуть князю хорошее расположение духа. Он и предположить не мог, что Михаил Ярославич так и не избавился от своих тяжелых мыслей, а самого воеводу ожидает долгая бессонная ночь.
Необжитое княжеское жилье заполнял горьковатый, источаемый гладко обработанными толстыми бревнами сосновый дух, в нем лишь едва был ощутим запах, исходящий от лампадок, горящих перед образами, и от потрескивающей в шандале свечи.
Разгоряченный быстрой скачкой, князь не сразу смог успокоиться. Он прошелся по горнице, недолго постоял у окна, пытаясь что‑то разглядеть сквозь разукрашенную диковинными растениями слюду, и потом, отпив молока из крынки, оставленной предусмотрительным Макаром, отправился в опочивальню.
Затушив свечку, горевшую в небольшом подсвечнике, водруженном заботливой рукой на столе у изголовья постели, Михаил Ярославич, как был, не раздеваясь, улегся на соболье одеяло и закрыл глаза.
Спать ему совсем не хотелось, он лежал с опущенными веками, слушал какие‑то неясные звуки, доносившиеся со двора, и думал о прошедшем дне.
Все то, о чем он хотел забыть, вновь и вновь напоминало о себе, возвращало к мыслям о событиях минувших лет, за которыми неумолимо возникали видения последних дней, проведенных князем во Владимире. Ему даже ясно послышался недовольный голос Святослава Всеволодовича, и, пытаясь избавиться от этого наваждения, князь открыл глаза.