Русский Мазарини не особенно полагался на такие чувства, как благодарность и привязанность. Это приятно, возвышенно, но слишком зыбко. Придворная философия диктовала иные исходные данные для строительства благополучия — выгода, сила, обман. Это вполне совпадало с миропониманием боярина, который измерял окружающих на свой лад и по собственной своекорыстной мерке. Привязанность привязанностью, но по мере взросления Алексея Михайловича Морозов предпочел строить взаимоотношения на основаниях более прочных, не подверженных эрозии времени. Такими отношениями могли быть прежде всего отношения родственные, особенно важные, поскольку именно они лучше всего могли держать удары интригующих родственников.
Словом, пора было думать о царской женитьбе.
О намерении семнадцатилетнего царя сочетаться браком было объявлено в 1647 году. По-видимому, инициатива исходила от противников «дядьки» царя, которые таким образом надеялись подорвать позиции временщика. По обычаю были собраны лучшие невесты, из которых отобрали шесть «кандидаток» в царицы. Царь вручил платок и кольцо дворянской дочери Афимье Всеволожской, по свидетельству современников, красавице необыкновенной. Всеволожская тотчас была наречена царевной и взята в палаты сестер царя.
Насколько дворец был опасен для царских невест, мы уже знаем из истории Марии Хлоповой. Все повторилось и на этот раз, с той только разницей, что Хлопова тогда не устроила Салтыковых, а Всеволожская — Морозова.
Существуют неясные известия, что избранница царя была как-то связана с Я. К. Черкасским и его родственником, князем С. В. Прозоровским[81]. Угроза для Бориса Ивановича явная, особенно если вспомнить, что выбор племянника с большим жаром поддерживал и С. Л. Стрешнев. К тому же Борис Иванович столкнулся с родными нареченной царевны, которые повели себя неожиданно вызывающе. Трудно предположить, что Всеволожские были столь ограничены, чтобы бросить вызов могущественному временщику, не ощущая поддержки со стороны противников Морозова. Естественно, что Борис Иванович сделал все, чтобы избавиться от опасных соперников. Говорили, будто именно по его наущению прислуга в канун венчания перетянула Афимье волосы, отчего та упала в обморок[82]. Пошли разговоры о «порче» невесты, ее непригодности к «государевой радости». Нареченную царевну свезли сначала из царицыных теремов на московское подворье, а потом и того дальше, со всей семьей в ссылку — в далекую и завьюженную Тюмень.
Алексей Михайлович, не в пример своему отцу, скоро утешился. Однако о своей первой невесте не забыл и позднее вернул ее из ссылки. Должно быть, несчастная Всеволожская все же ущемила сердце молодого государя, который избрал ее сам, не по подсказке Морозова. Он испытывал к ней жалость, быть может, смешанную с чувством вины.