— Одну из женщин, которых судили за умерщвление младенцев в те же самые времена, что Сэч и Уолтерс, приговорили к двум годам принудительных работ. Что это тогда значило?
— Тюремное заключение.
— Такое же, как у всех остальных? — спросила Джозефина, а про себя подумала: может, Элеонор Вейл страдала еще больше, чем Сэч и Уолтерс, чье наказание было бесповоротным, но по крайней мере кратким.
— Не поймите меня неправильно. Тюремное заключение тягостно, а в те времена оно было еще тяжелее, но большинство осужденных цепляются за жизнь любыми средствами, и если эту женщину приговорили к принудительным работам вместо повешения, она, наверное, готова была на коленях благодарить того, кто оказал ей такую милость.
В субботу после полудня в мастерской смотреть оказалось особенно не на что, и они там пробыли совсем недолго. Дорога от прачечной к главному зданию проходила мимо одного из прогулочных дворов, и Джозефина остановилась посмотреть на эту необычную группу женщин всех возрастов и видов, тоскливо плетущихся по проложенным концентрическими кругами цементным дорожкам: каждая из них — не более ярда шириной, а между ними из-под снега проглядывала трава и клумбы без цветов. По внешнему кругу так, словно покоряла Пеннинские горы, вышагивала женщина необычайно энергичного вида, а по контрасту с ней по самому маленькому кругу едва волочила ноги хрупкая, скрюченная от холода старушка. И Джозефина подумала, что вряд ли хоть когда-нибудь видела что-либо более удручающее, чем эта толпа женщин, бесцельно бредущих в никуда.
— Вам, наверное, и в голову бы не пришло, что женщины ждут не дождутся этих прогулок, — сказала Сесилия. — Для одних такой садик в новинку, а для других — святое место.
В угасающем свете ноябрьского дня дворик с садиком казался блеклым, но Джозефина представила, что весной и ранним летом газоны и цветочные клумбы, должно быть, необычайно привлекательны, а если суметь мысленно отделить все эти посадки от непосредственного окружения, их даже можно счесть красивыми. Джозефина огляделась вокруг, и взгляд ее привлек расположенный в дальнем углу клочок земли с аккуратно подстриженными вечнозелеными деревьями, казавшимися совершенно неуместными среди всех этих дорожек и растений, посаженных между расходящихся веером частей здания.
Сесилия, проследив за ее взглядом, пояснила:
— Это могила Эдит Томпсон — последней повешенной в тюрьме «Холлоуэй». Там нет ни надгробного камня, ни надписи, но они и не нужны: все здешние женщины знают, что там находится, и никогда об этом не забудут.