— После чего, Джозефина? — Марта лишь сейчас повернулась к ней лицом, и писательница с изумлением увидела в ее глазах слезы. — После того как ты ушла, а я бродила по дому, не зная, куда себя девать? После того как я уже не решаюсь оставаться одна? — Марта помолчала, пытаясь совладать с собой. — Я знаю, как это выглядит, и знаю, что ты на меня сердишься, но, пожалуйста, постарайся понять: после проведенной с тобой ночи я поняла, насколько я одинока и как это меня разрушает. Мне нужен компаньон, нужна дружба, любовь — называй это как хочешь, — и нужно мне это гораздо чаще, чем я смогу от тебя потребовать. Ты была права. Все это мне может дать Лидия, а я смогу сделать ее счастливой, по-настоящему счастливой. Но это не меняет того, что я чувствую к тебе. Все, что я сказала прошлой ночью, все, чего я просила у тебя, — все это неизменно. Но я не могу в одиночестве ожидать твоих приездов в Лондон.
Марта казалась такой беззащитной, что Джозефине вдруг тут же захотелось той теплоты и близости, что она испытала в ночь накануне. Но как можно было ее обнять в переполненной людьми комнате? Как бы невзначай Джозефина подвинула свой бокал на несколько дюймов, пока ее рука не коснулась пальцев Марты, и из-за этого легчайшего касания, незаметного ни для кого из окружающих, все вокруг уплыло. И так как они не могли себе позволить ничего большего, это едва уловимое прикосновение вобрало в себя все волшебство и всю обреченность их отношений, и в нем было столько страстности, что Джозефина не могла вымолвить ни слова.
— Что же ты собираешься делать? — наконец тихо спросила она.
— Я тебя люблю.
— Это не ответ.
— Лучшего ответа у меня нет. Ты можешь придумать что-то получше?
Джозефина покачала головой.
— Тебе надо идти, — сжав ей руку, сказала Марта. — Похоже, тебя будут фотографировать.
— Фотография может подождать. Есть вещи поважнее.
— Но чтобы с ними разобраться, может понадобиться вся жизнь, а у нас осталось секунд пятнадцать. — Марта обняла Джозефину. Та почувствовала, как проскользнула вдоль нитки жемчуга, спускавшейся у нее по спине, рука Марты, но прикосновение оказалось столь мимолетным, что писательница решила, будто оно ей почудилось. — Тебя вот-вот заберут.
Джозефина обернулась. Селия Бэннерман смотрела на нее в упор, жестом подзывая в другой конец комнаты, где парочка репортеров выстраивала гостей для фотоснимка.
— Только этого мне не хватало, — простонала писательница.
— Прежде чем ты уйдешь, я хочу тебе кое-что вернуть. — Марта протянула ей серьгу. — Ты забыла ее у меня. Я хотела сохранить на память, но потом решила: если я начинаю оставлять себе жемчужины в надежде, что за ними придут, мое дело плохо. — Марта улыбнулась. — Все, Джозефина, никаких больше трюков. Или ты придешь, или нет. Надеюсь, что придешь.