Все это копилось внутри него, но он даже не подозревал о том, что эти мысли меняют его так глубоко, так необратимо. А теперь все это выплеснулось из него, словно отвратительная блевотина на кофейный столик. И если мир представляет собой лишь гонки на выживание, то кто осудит его, если он выйдет из борьбы? Но что дальше? Похоже, жизнь – это всего лишь подготовка к аду.
Бросив взгляд в стакан, он понял, что выпил его еще на кухне.
В двух кварталах от дома Уолли Хэмнера он пошарил в кармане пальто в поисках мятных лепешек. Мятных лепешек там не оказалось, но он достал крошечный квадратик алюминиевой фольги, тускло сверкнувший в зеленом свете приборной доски. Он оглядел пакетик озадаченным, отсутствующим взглядом и был уже готов швырнуть его в пепельницу, но внезапно вспомнил, что это такое.
В его памяти зазвучал голос Оливии:
Синтетический мескалин. Его еще называют продукт № 4. Очень сильный наркотик. Он совсем о нем забыл.
Он положил маленький пакетик обратно в карман пальто и повернул на улицу Уолтера. На полквартала вперед обе стороны были заставлены машинами. Это было вполне в духе Уолтера. Свой принцип устройства вечеринок он называл Принципом Принудительного Удовольствия. Он утверждал, что когда-нибудь запатентует свою идею и опубликует инструкции по ее правильному применению. По утверждениям Уолли Хэмнера, если вы соберете в одном месте достаточное количество людей, то вы неизбежно хорошо проведете время – вас просто вынудят к этому. Однажды, когда Уолли в очередной раз развивал свою идею за стаканчиком виски в баре, он напомнил ему о толпах, вершащих суд Линча. – Вот видишь, – покровительственно сказал Уолтер, – ты сам представил еще одно доказательство моей теории.
Он подумал о том, что сейчас может делать Оливия. Она не пыталась дозвониться до него еще раз, хотя, вполне возможно, он сдался бы и поговорил с ней. Может быть, она останется в Лас-Вегасе до тех пор, пока не придут деньги, а потом купит себе билет на автобус и уедет… Куда? В Мэн? Разве придет кому-нибудь в голову ехать из Лас-Вегаса в Мэн посреди зимы? Разумеется, нет.
Его еще называют продукт № 4. Очень сильный наркотик.
Он поставил микроавтобус у обочины сразу же за красной спортивной «ДжиТиЭкс» с черной гоночной полосой и вышел из машины. Вечер был ясный и жутко холодный. Хрупкая скорлупа луны висела над головой, словно елочная игрушка. Вокруг в изобилии сверкали звезды. Его дыхание клубилось в морозном воздухе.
В трех домах от Уолтера он услышал музыку. Похоже, веселье уже шло на полную катушку. Все-таки в вечеринках Уолли было что-то особенное, хотя неизвестно, играл ли в этом роль Принцип Принудительного Удовольствия или нет. Люди, собиравшиеся уйти пораньше или заявлявшие, что забежали только на одну минутку, в конце концов оставались и напивались до такого состояния, когда в голове у них начинали звонить серебряные колокольчики, превращавшиеся по утрам в тяжеленные церковные колокола. Самые завзятые ненавистники рок-музыки, напившись до такого состояния, когда шестой и даже седьмой десяток кажутся самой золотой порой жизни, принимались танцевать буги в гостиной. Они пили и танцевали, танцевали и пили, пока не падали замертво на какой-нибудь вовремя подвернувшийся диван. Ни на каких других вечеринках не бывало столько кухонных поцелуев между разделившимися половинками различных брачных союзов, столько скромников и скромниц, внезапно ощутивших вкус к веселью, столько трезвенников, просыпавшихся первого января в страшном похмелье и с ужасающе ясными воспоминаниями о том, как они танцевали с абажурами на голове или приводили в исполнение отчаянное решение сказать своему боссу пару суровых, но справедливых слов. Именно Уолли вдохновлял людей на все эти бесчинства, но не сознательными усилиями, а просто будучи самим собой. И уж, конечно, ни одна вечеринка у Уолли не проходила так бурно, как новогодняя.