— А вы нашлепайте его, — посоветовала Олечка. — Когда я капризничаю, мама дает мне шлепков. Больно-больно!
Покрасневшая от смущения молодая мамаша молча потащила девочку в купе…
Сейчас Олечка спит. Успокоился наконец весь вагон. Андрей смотрит в темное окно. Начинаются хорошо знакомые нам места, и я невольно возвращаюсь к дням, проведенным здесь вместе с Андреем.
…После того памятного сигнала, который Андрей непродуманно дал, чтобы успокоить Валю, он снова навестил ее. Девушку нельзя было узнать. Ещё за день до того чёрные круги под глазами делали её лицо изможденным, страдальческим. Теперь они лишь ярче оттеняли её сияющие глаза, точно мазки грима, положенные опытной рукой мастера.
Валя говорила без умолку, легко перескакивая с одной темы на другую, часто смеясь собственным словам. Андрей никак не мог поспеть за её мыслями и не мог понять, почему ей смешно. Он устал. Ему было невыносимо смотреть на её счастье, и не было сил подняться и уйти. С той самой минуты, когда он дал этот сигнал, в нём не прекращалась внутренняя борьба. Сначала ему было хорошо, как человеку, совершившему благородный поступок. В таком состоянии он пребывал до утра. Проснулся с тревогой в душе. Кто дал ему право вмешиваться в чужую жизнь? Хотел сделать приятное больному человеку? А если это принесет новые страдания? Да и чем все это кончится?
— Вы скоро пойдёте на дежурство?
Это она спрашивала его. Андрей вскочил.
— Да, да, извините, — заторопился Андрей. — Действительно, расселся здесь…
— Нет, что вы! — смутилась Валя. — Вы не так меня поняли. Я просто спрашиваю. Вы ведь сегодня с шести?
Она не «просто спрашивала». Андрей видел это. Она стояла красная от смущения. Краска покрыла не всё лицо, а выступила пятнами. Валя не могла на что-то решиться. Андрей попрощался и не уходил. Ждал, что она скажет.
— У меня к вам просьба, — выдавила она из себя наконец. — Когда будет проезжать Громак, прошу вас, положите это под жезл. — И она протянула сложенную вчетверо записку.
— Хорошо, пожалуйста, с удовольствием, — забормотал Андрей, беря записку и тоже глядя на пол.
Ещё раз сказав «до свидания», он неестественно быстро и неловко вышел из комнаты.
Дома посмотрел на записку. Вверху надпись: «Константину Громак». Чуть ниже в скобках: «Лично». Буковки кругленькие, каждая похожа на колобок. В конце слова «Громак» подчистка.
Должно быть, сделала маленькую кляксу. Хотя нет. Была ещё какая-то буква. Кажется, «у». Значит, написала «Громаку», а потом решила, что фамилия не склоняется, и стёрла.
Записка несомненно вызвана сигналом, который он так необдуманно дал, чтобы успокоить Валю. Но ведь Громак и не подозревает об этом сигнале. Как же чудовищно можно подвести её! Что Громак подумает о Вале, прочитав записку?..