Потом в памяти возникла картина немыслимой суеты и бестолочи, царивших на пароходе. Люди ошалело кидались из конца в конец, пока пароходное начальство не водворило всех в затхлый трюм. В нем переселенцы не видели света божьего, страдали от морской болезни, тухлой воды, дрянной пищи из сорных круп и мочальной солонины.
Здесь, в неприютном железном трюме, обрушилось на Федоса первое неизбывное горе: стал он сиротой. Навеки закрылись синие, как морская вода за бортом, печальные глаза матери. Удушила ее мучительная горловая болезнь. Завернул отец в ряднину исхудалое тело покойницы, подвязали матросы к ее ногам железину, и сомкнулись над материнской головой бурливые, плескучие волны Индийского океана…
И вот из клубящегося сырого тумана показались сопки Владивостока. Редкий кустарник покрывал их, а у подножий валялось неубранное корчевье, повсюду торчали почерневшие пни: видно, шумел тут когда-то дремучий вековой лес. Федос смотрел то на сопки, то на отца. Отец молчал. Он все время молчал после смерти жены. Безразлично посматривал он на город, похожий на большое село, в которое чудом затесалось несколько городских каменных домов.
«Петербург» с переселенцами пришел во Владивосток за несколько дней до приезда туда будущего царя Николая Второго. Федос изумленно рассматривал украшения, которыми щедро убирался город в честь приезда наследника царствующего дома. Возле самого берега стояли громадные, сделанные наподобие часовни каменные узорчатые ворота с двуглавым золотым орлом наверху: через них должен был проехать цесаревич. Переселенцев не подпустили и близко к этому парадному входу. Их выгрузили с «Петербурга» на другой пристани и повели в сторону высокой сопки. На вершине ее скособочилась полуразвалившаяся бревенчатая сторожевая башенка. Пониже башенки стоял деревенский по виду домик — один-одинешенек на всей сопке. Далеко от него, у подножья горы, жались друг к другу вросшие в землю дощатые бараки, похожие на скотные сараи. Это был построенный наспех холерный городок: в прошлом, 1890 году во Владивостоке вспыхнула страшная азиатская болезнь. Теперь в холерных бараках жили переселенцы, прибывающие во Владивосток морским путем. Здесь они ожидали окончательного водворения на места. «Царскому сыну вон какие ворота построили, из них целый дом сложить можно было бы заместо этих сараев», — кощунственно порицал увиденное Федосов батька, ожесточившийся после смерти жены.
На всю жизнь запомнилась Федосу первая ночь на новом берегу. После многодневного мотания в океанах-морях непривычной была неподвижность барака и полатей, на которых лежали вповалку приехавшие. Но стоило Федосу закрыть глаза, как начинало мерещиться, будто нары качаются; от этого кружилась голова. Всю ночь тогда ему чудилось, что барак, подобно пароходу, тяжело взбирается на окаменелые волны владивостокских сопок, словно бы поднятые тайфуном и застывшие навсегда.