Мальчику в серебристых шортах нравилось проводить время в компании пожилых мужчин.
— Знаешь, — сказал он Кокрофту после их первого поцелуя, — мне никогда не нравились молодые мужчины, я бы даже не взглянул на мальчика моложе шестидесяти. Мой любовник должен быть старше меня как минимум лет на сорок. И я с ужасом думаю о том дне, когда мне самому исполнится шестьдесят. Представляешь, мне придется искать симпатичного мальчика, которому уже перевалило за сотню. А ты мне очень нравишься. Я вообще люблю англичан. Мне нравится, как звучит ваш язык.
Они познакомились на вечеринке в доме одного восьмидесятипятилетнего швейцарского банкира. Когда Кокрофт впервые увидел мальчика, он подумал, что это длинноногое чудо, разносившее напитки и сводившее с ума всех, кто был на вечеринке, своей мягкой кошачьей грацией, присущей выходцам из Южной Америки, в сочетании с напевной итальянской речью — язык, которому мальчика научила мать-итальянка, — был примитивным альфонсом, ублажавшим старика в надежде заполучить приличное наследство. Однако позже Кокрофт понял, что деньги мальчика не интересуют. Небольшого состояния, оставленного родителями, вполне хватало на жизнь, во всяком случае он имел возможность не работать и при этом красиво одеваться, а большего мальчику и не требовалось. Он бескорыстно, с нежной любовью относился к своим пожилым друзьям до тех пор, пока ему не надоедала прежняя любовь, и тогда длинноногий мальчик с золотыми волосами и смуглой кожей перебирался в постель к другому старику. Свою искренность он доказал, когда без тени сомнения оставил богатого швейцарца и, не дождавшись смерти престарелого любовника и причитающегося ему наследства, ушел к не очень богатому дирижеру — откровенному неудачнику и всеми презираемому изгою, который, однако, еще не совсем выжил из ума и у которого были красивые, похожие на львиную гриву седые волосы.
— Знаешь, мне нравится твой дом, — сказал мальчик Кокрофту, переступив порог кухни. — Он совсем не похож на виллу, где я жил. Чего у нас там только не было: и бассейн, и сауна, и теннисный корт — но там не чувствовалось… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. А это — настоящий дом. — Мальчик опустил на пол свою дорожную сумку. — И швейцарец, с ним было так скучно. Нет, мой друг был очень славный, но он целыми днями только и делал что лежал на огромной постели и смотрел в потолок. Конечно, мне нравится, когда мои мальчики старые, словно кряжистые дубы, но все же в них должна теплиться хотя бы искра жизни. И он даже не позволял завести какое-нибудь домашнее животное. Представляешь? У него был какой-то психоз по поводу животных. Я однажды спросил, можно ли мне завести маленького котенка. Так он чуть с ума не сошел, орал как бешеный. А мне больше всего нравятся собачки. У тебя очень красивая собачка. — Мальчик показал на Тимолеона Вьета, который лежал, свернувшись калачиком, в своем любимом кресле и с подозрением косился на незнакомца. Мальчик подбежал к креслу, погладил пса и дал ему кусочек печенья. Тимолеон Вьета благодарно вильнул хвостом.