А при свете дня все выглядело еще яснее и определеннее.
Он вспомнил конец того нелепого разговора в исповедальне, когда человек, сделав свое чудовищное заявление, заговорил другим тоном — просто, как бы по-дружески, но в то же время с угрозой:
— Сейчас я встану и уйду. И вы не последуете за мной, не попытаетесь остановить. А сделаете это — последствия окажутся весьма неприятными. Для вас и для дорогих вам людей. Поверьте мне, как можете поверить во все, что я сказал вам.
— Подожди. Не уходи. Объясни, почему…
Он прервал его, снова заговорив твердо и решительно:
— Я думал, что ясно выразился. Мне нечего объяснять. Могу только сообщить, что будет. И вы первым узнаете об этом.
Человек продолжал нести свой бред, словно говорил о чем-то совершенно естественном:
— В этот раз я соединил мрак со светом. В следующем взрыве соединю землю и воду.
— Как это понимать?
— Поймете со временем.
В голосе его звучала спокойная и неумолимая угроза. Опасаясь, что он в любую минуту исчезнет, отец Маккин в отчаянии задал ему последний вопрос:
— Почему ты пришел с этим разговором ко мне? Почему ко мне?
— Потому что вы больше кого бы то ни было нуждаетесь во мне. Я знаю это.
Он замолчал, и показалось — никогда не заговорит больше этот человек, который назвал себя властелином вечности. Но потом прозвучали его последние слова, его окончательное прощание с безысходным миром:
— Ego sum Alpha et Omega.[1]
Он поднялся и удалился почти бесшумно, за решеткой послышалось только шуршание зеленой куртки, и мелькнуло едва различимое в полумраке лицо.
Преподобный Маккин сник в кресле, обессилев, но не испытывая никакого страха. Видимо, пережитое оказалось настолько огромным и не поддающимся объяснению, что не оставляло места для каких-либо других чувств.
Он вышел из исповедальни бледный, и когда Пол, приходский священник, подошел к нему, то удивился его измученному виду.
— Что с тобой, Майкл, тебе нездоровится?
Он счел бессмысленным лгать. Кроме того, после случившегося у него и в самом деле не было сил служить полуденную мессу перед верующими. Месса — время радости и единения, и грешно осквернять ее мыслями, которые терзали его.
— Нет. Хотя, по правде говоря, мне что-то не совсем хорошо.
— Ладно. Иди домой. А службу проведу я.
— Спасибо, Пол.
В это время Пол как раз закончил разговор с одним прихожанином и попросил его подбросить Маккина в «Радость». Незнакомец представился как Вилли дель Кармине и указал на огромную машину, цвета которой Маккин даже не запомнил.
За время короткого пути он не произнес ни слова, глядя прямо перед собой, и выходил из задумчивости, только чтобы подсказать водителю дорогу, которую с трудом узнавал, хотя ездил по ней тысячу раз.