Слова ведущего на экране прозвучали одновременно с трелью мобильника, лежавшего на столике возле кресла. Маккин выключил звук телевизора и ответил на вызов. В аппарате раздался сдавленный от волнения голос Пола Смита, приходского священника церкви Святого Бенедикта:
— Майкл, смотришь телевизор?
— Да.
— Кошмар.
— Да, кошмар.
— Столько людей. Столько погибших. Столько отчаяния. Я не могу прийти в себя. Что могло быть в голове у того, кто сотворил такое?
Преподобный Маккин почувствовал, как его охватывает какая-то странная, безнадежная усталость, как всякого нормального человека, когда он сталкивается с полным отсутствием человечности в ближних.
— Боюсь, мы должны осознать одну истину, Пол. Ненависть — это уже не чувство. Теперь это вирус. Когда он поражает душу, разум бессилен. И людям все труднее и труднее защищаться.
Старый священник помолчал, видимо, размышляя над услышанным. Потом высказал сомнение, которое, наверное, и послужило истинной причиной его звонка:
— После того, что сейчас произошло, ты полагаешь, уместно проводить торжественную литургию? Не кажется ли тебе, что в такой ситуации лучше было бы провести более скромную службу?
В приходе церкви Святого Бенедикта месса в десять сорок пять утра была самой важной из всех воскресных служб. Поэтому в расписании у входа она называлась торжественной. На хорах над входом в церковь, где находились орган и трубы, располагался хор. Другие певцы исполняли псалмы непосредственно в алтаре.
Начиналась служба небольшой процессией, в которой кроме священника и четырех служек в белых облачениях участвовали также некоторые верующие, всегда разные, выбранные среди прихожан.
Маккин подумал немого и покачал головой, как будто собеседник мог видеть его:
— Нет, Пол. Думаю, что именно сегодня торжественная месса могла бы стать одновременно и выражением нашего отношения к случившемуся и ответом на это варварство. Откуда бы оно ни явилось. Будем по-прежнему молить Господа самым достойным, на наш взгляд, образом. И столь же торжественно почтим память невинных жертв этой трагедии.
Немного помолчав, он продолжил:
— Единственное, что, по-моему, стоило бы сделать, — это изменить текст. В сегодняшней литургии предполагался отрывок из Евангелия от Иоанна. Я заменил бы его Нагорной проповедью. Заповеди Блаженства, я имею в виду. Это часть жизненного опыта всех людей, неверующих тоже. Думаю, прозвучит очень символично в такой день, как этот, когда милосердие не должно уступить невольному ожиданию отмщения. Месть — это неудачная форма мирской справедливости. Мы же говорим людям о справедливости высшей, а значит, исключающей ошибки.