Ему понадобилось перевести дыхание, прежде чем он смог продолжать.
Собеседник понял и с уважением отнесся к его молчанию. Когда же священник наконец заговорил, то воззвал к милосердию, хотя и понимал, что не встретит отклика.
— Зачем тебе все эти мертвые, все это страдание?
— Я хочу справедливости. А справедливость никогда не должна порождать боль. Про нее столько кричали в прошлом, что сегодня она уже превратилась в предмет культа. Почему же в этот раз должно быть иначе?
— Что ты понимаешь под справедливостью?
— Разверзающееся Красное море. Содом. Гоморру. У меня много и других примеров, если угодно.
Он помолчал. Маккину в его части исповедальни, которая в этот момент превратилась в самое ледяное место на свете, хотелось заорать, что все это библейские сказки, что их нельзя понимать буквально, что…
Он сдержался и, упустив время, не успел возразить. Его собеседник понял это как приглашение продолжать.
— У людей было два Евангелия, одно для души, другое для жизни. Одно религиозное, другое светское. Оба учили людей более или менее одному и тому же. Братство, справедливость, равенство. Находились люди, которые распространяли эти идеи по всему миру и во все времена.
Голос, казалось, доносился из какого-то другого места, куда более далекого, чем расстояние, разделявшее их, теперь он звучал как легкое дуновение, и в нем слышалось разочарование. Разочарование, порождающее злобу, а не слезы.
— Но почти ни у кого не нашлось сил жить по заповедям, которые проповедовали Евангелия.
— Все люди несовершенны. По природе своей. Как ты можешь не испытывать сочувствия? Неужели не раскаиваешься в содеянном?
— Нет. Напротив, повторю его. И вы первый узнаете об этом.
Отец Маккин закрыл лицо руками. Происходящее превышало его силы. Если слова этого человека соответствовали истине, то такое испытание ему определенно не по плечу. Как и любому другому в одеянии священника. Голос зазвучал громче. Без злобы, но убедительно. Полный сочувствия.
— В ваших словах во время службы ощущалось страдание, слышалось сопереживание. Но в них не звучала истинная вера.
Священник тщетно попытался протестовать — не против этих слов, а против собственного страха:
— Как ты можешь говорить такое?
Человек продолжал, словно не слышал вопроса:
— Я помогу вам найти веру, Майкл Маккин. Сумею.
Он опять помолчал. Потом произнес три слова, которыми начиналась вечность:
— Я — Господь Бог.