Пейзанизм (Бирюк) - страница 41

  -- Гнида.

  -- А ты - вша. Или кто тут у вас гнидским папашкой считается.

  -- Ты зачем на их берег попёрся? Ты что -- не знал...

  -- Не знал. Ты обещал учить. А сам только бражку дуешь да отлёживаешься.

  -- На отца родного...

  -- "Ублюдок безродный" - твои слова. Так что насчёт "родного"... Ты уж или так, или эдак.

   Аким тяжело, демонстративно кряхтя и стеная, поднялся держась вдоль стенки. Инстинкт, вбиваемое повсеместно, вплоть до табличек в метро, уважение к старости, просто обыкновенная вежливость -- требовали помочь. Но ухо горело очень выразительно. "Нет уж, старый хрыч. Или помощь -- или ухи крутить. А смешивать два этих ремесла есть тьма искусников. Я не из числа".

   Дед тяжко уселся наконец-то на лавку возле центрального стола в гриднице и умирающим голосом произнёс последнюю предсмертную просьбу:

  -- Ты там Яшеньку позови. Он один-единственный меня любит.

   Что общего между "старпёром" и "старосратом"? Кроме пенсионного удостоверения единого образца? - Сходная гаденькая жалостливо-хамская манера общения. Плеваться на пол я не стал. Просто обошёл по большому кругу и вышел на крыльцо. Пауки уже убрались со двора. Удивительно, сколько интересных вещей могут найти посторонние люди на нашей усадьбе. И не посторонние тоже. Потан нашёл дочку. Теперь он транспортировал находку к дому. С мощным акустическим сопровождением. Поскольку держал Любаву за ухо. При виде потенциального заступничка в моем лице ребёнок рванулся, извернулся, метнулся и... спрятался. Естественно, у меня за спиной. Увлёкшийся педагогическим процессом еще один родитель шагнул ко мне, оценил вероятный ход... педсовета. Сплюнул и удалился. А я пошёл раздавать... благодарности.

   Никогда не следует пропускать возможность сказать людям "спасибо". Мне -- не тяжело, а им приятно. Тем более, сегодня они спасли мою жизнь. Свои -- тоже. Но пусть думают что мою. Всеобщая защита меня -- есть мощная связующая нить. Укрепляющая наш разносторонний, вплоть до разношёрстности, коллектив. Пожалуй, первый раз в этом мире я чётко понял и ощутил: один в поле не воин. Не так. Не в поле, а хоть где. И один - весьма воин. Но... Если война на уничтожение -- то да. Убивать я здесь могу. Уже немало покойников за моей спиной. Ну и что с этими мертвяками делать? Я же даже и закопать их... -- сил не хватит. А вот остановить... Особенно группу, толпу, ватагу... Нужен воспринимаемый туземцами аргумент. И очень хорошо, что такой аргумент у меня появился. В виде моей разношёрстной команды.


   "Ворогов господин и сам побьёт. А войско ему надобно только мертвяков обдирать". Присказка сия многие годы за мною ходила. Таково было хвастовство людей моих, коим они страх свой смертный перед битвами побеждали. Неправда это. Выдумка. Но смысл в сём речении есть. Убить, истребить, уничтожить -- и один может. А вот победить, победу, плоды её взять и применить -- только купно, сообща. Нету победителя без верных друзей, помощников, слуг. Только убийца, разоритель. Потому и думал я всегда о людях своих. И ныне думаю. Не в славах моих честь моя, но в людях моих.