Слово «прокляну»
метнулось в классе чёрной стрелой, сорвавшейся с натянутой донельзя звенящей
тетивы. И даже те, кто не понимал его зловещего смысла, съёжились и опустили
глаза. Слово это накрыло собой всё сказанное ранее. И те слова — ранние, ругательные,
обидные, грубые — измельчали в одночасье и превратились в жалкую кучку мусора.
А это распласталось над классом, зависло грозовой тучей, от которой потемнело в
глазах и застучало в висках ощущением боли и неминуемой беды. Сам не зная,
зачем он это делает, Антон Капустин выпалил:
— Майя Львовна,
успокойтесь. Мы вам деньги соберём, Мы попросим родителей, они не откажут.
Успокойтесь!
— Значит, мне
успокоиться? — учительница иронично оглядела Антона. — Значит, ты всё берёшь на
себя? Раз так, то... ты украл эти деньги. Я это знала с самого начала, но я
хотела, хотела, чтобы ты сам сознался. А ты весь класс впутываешь. Трус!
Антон беспомощно и
виновато оглянулся на затаившихся ребят. Потом двумя прыжками подскочил к
учительнице:
— Да вы гадина, - сказал
он тихо. - Правильно сделал муж, что бросил вас! Гадина, гадина, гадина! -
забился он в истерическом душераздирающем крике.
Две недели Антон не
ходил в школу. Осунувшаяся мама принесла Майе Львовне конверт, в котором лежало
десять тысяч. Майя Львовна отдёрнула от него руку:
— Не надо мне ваших
денег. А мальчик будет отвечать по закону, не выгораживайте.
Действительно, через
несколько дней принесли повестку в суд. В тоненькой папочке «Дело» белел
единстнениый пока документ «Заявление потерпевшей». «Я обратила внимание, что
ученик девятого класса «В» Антон Капустин сидел на перемене на подоконнике
рядом С МОИМ СТОЛОМ. Рядом были ещё ученики, но моё подозрение надает именно на
Капустина, как на дерзкого, невоспитанного, способного на любой неблаговидный
поступок». Первое, что бросилось в глаза, когда я читала заявление потерпевшей,
- красивый почерк, крупный, с лёгким наклоном, с кокетливой петелькой у буквы
«р».
Мальчик, выучивший
назубок монолог Гамлета, не верящий в гороскопы, любящий маму и очень уважающий
дедушку-физика, в один миг превратился в подозреваемого, возможного
преступника. Кровь холодеет от этих слов. Но всё-таки больше холодеет она от
слова учительницы, брошенного детям - «прокляну». Смертельный яд - слово
проклятия. Не зря испокон веков слова этого боялись - несло оно в себе
страшный, разрушительный заряд не одному поколению. И если рождался в семье
инвалид или бесноватый, или по-чёрному ломала человека жизнь, говорили на Руси
шёпотом и со страхом: «Никак проклятие искорёжило их род, никак проклятие...»