...Местный батюшка Анатолий
Копач находит в большой связке ключей ключ от храма и мы входим с ним в
прохладу притихшей церкви. Иконы Григория Журавлева справа от Царских врат.
«Спаситель» Кротко сложенные на груди руки, длинные волосы по плечам, опущенные
долу глаза. Во всём облике Спасителя - тишина и смирение. Эти тишина и смирение
«кричат» с иконы о нашем несмирении и нашей нетишине. Икона дышит, молиться
перед ней легко, плакать радостно. Какой талант надо иметь от Господа, чтобы
создать подобное? Я совсем забываю, что написал икону калека. Слово «калека» не
принимается сердцем, оно кажется рядом с этой иконой инородным, бранным,
грубым. Не калека, мастер. А вот ещё одна икона - «Спаситель Благословляющий».
С благословляющей десницей, в расшитых одеждах, с глазами, в которых неземная
печаль. Смотреть в эти глаза - значит каяться и молить о прощении. Хотя они
совсем не обличают, они скорбят. И жалеют, и тревожатся. Нет, нет, написать
такое невозможно. И опять вспоминаю - зубами (!)
Отец Анатолий стоял в
сторонке, ему понятны минуты встречи с журавлёвскими иконами. Он не торопил.
Уже потом он расскажет мне, что после открытия храма собирали иконы с миру по
нитке. Какая-то старушка принесла икону «Господь Саваоф», ничего не сказала,
оставила в храме, и всё. Из села Мало-Малышевка прибыли три иконы -
«Жены-мироносицы», «Крещение Господне», «Воскресение Христово». А икону
«Спаситель Благословляющий » подарила храму Мария Пестименина, правнучка
попечителя храма.
Но иконы — это ещё не
все наследие Журавлёва. В Троицком соборе стараниями отца Анатолия удалось
сохранить несколько расписанных Григорием фресок. Их трудно разглядеть, но я
всматриваюсь до боли в глазах в настенную роспись и вижу руку, поднятую над
ковчежцем — целитель Пантелеймон, такой знакомый всем православным, в редком
храме нет его иконы.
А вот ещё одна настенная
роспись. Епископ Черниговский Феодосий. А вот ещё одна — святой Симеон
Верхотурский. Лики святых смотрят со стен Троицкого собора, напоминая о
человеке, который оставил нам не только удивительные фрески и иконы, но ещё и
преподал на собственном примере науку жить. Как жить? Конечно, с Господом в
сердце. Иная жизнь не оставила бы после себя такой яркий след. Удивительно:
человек пришёл в мир уродцем. Первое осмысленное понимание этого могло породить
в душе естественный ропот: почему я, за что я? Зависть к здоровым, злобу к
благополучным, тоску о завтрашнем дне. А он выползает на культях на Божий свет
из сумрака крестьянской избы, берёт в зубы прутик... Он славит Господа каждым
своим новым рисунком, каждой иконой, каждой фреской. Говорят, что и купол
Троицкого храма расписывал он.