Я откинулся назад в том самом кресле, которым пользовался на протяжении многих лет, и начал изучать стены, где висели дипломы и моя юридическая лицензия; я смотрел на офис, как будто видел его впервые. Здесь не было никаких личных предметов, никаких картин или фотографий, даже фото моей жены. Было так, как будто некая часть меня никогда не жила моей жизнью, и я воспринимал все это как нечто временное. До того момента, пока все шло нормально. Я знал, что мог выехать из этого офиса за пять минут и будет так, словно прошлых десяти лет никогда не было. Комната мало изменилась. Как тюремная камера, решил я. Одна камера была почти такой же, как другая.
На стенах должны висеть картины, подумал я, потом позвонил на ферму Столен. Сказал сам себе, что звоню, дабы принести извинения и попробовать еще раз вернуть прошлое, но это была не вся правда. Мне необходимо было услышать ее голос. Я хотел услышать от нее, что она меня любит, – хотя бы еще один раз.
Никто не ответил.
Вскоре я поехал в суд, день закончился сам по себе; небо было затянуто тяжелыми облаками, которые грозили разразиться дождем. Казалось, я клонился под тяжестью этого неба и к тому времени, когда вошел в здание суда, почти совсем согнулся. Я ожидал другого обращения, представил себе худшее – избегающую меня публику, но это был просто еще один день в суде. Я сидел молча, подчиняясь порядку и обращаясь к суду, когда мои дела вызывали к слушанию: одно для апелляции, одно для судебного разбирательства. Затем я пошел встречать своих клиентов в битком набитом людьми коридоре.
Это были мелкие дела – достаточно было беглого взгляда на документы, чтобы вспомнить, в чем обвинялись мои клиенты. Типичные дела, кроме дела одного парня, который, как я думал, мог быть невиновен. Я взял его дело для судебного разбирательства.
Мы стояли возле пропахшей табаком мусорной корзины у моего стола. Сначала я занимался делом об апелляции. Клиенту было сорок три года, он был разведен. Пока я говорил, он беспрерывно кивал, его нижняя губа свисала, открывая коричневые от табака зубы, его рубашка уже пропиталась болезненно сладким запахом пота.
«Страх потеет» – так мы это называли. Я наблюдал это явление все время. Для большинства людей уголовный суд был незнакомым местом, чем-то таким, где они никогда не оказались бы в действительности. Потом внезапно он стал реальностью, и вы слышали свое имя, произносимое там, где полно преступников, вооруженных помощников шерифа и где восседает судья с жестоким лицом. К полудню атмосфера накалялась. В тот день было принято к слушанию пятьсот сорок дел – микромир жадности, гнева, ревности и похоти. И весь этот мир перемещался вокруг вас, бесконечное море людей, каждый в поисках своего адвоката или свидетеля. Кто-то слонялся, выискивая место, где можно покурить и убить время, пока будет объявлено их дело. Многие проходили через эту систему так часто, что это напоминало им старую шляпу. Другие, подобно моему парню, потели от страха.