— Понимаешь, Арни, эта колония недавно получила независимость, и к нам, англичанам, там стали относиться плохо, — серьезно объяснил он.
— Допустим, но это не повод, чтобы бросать добытое честным трудом, — я еле сдерживал улыбку.
— Да, многие наши соотечественники тешат себя надеждой, что им удастся продержаться...
— И они, не исключено, окажутся в выигрыше, — подыгрывал я партнеру, наблюдая, как официант позванивает бокалами.
— Нет, Арни, — Вильсон произносил это «Арни» — уменьшительное от имени Арнольд с истинно приятельской небрежностью. — Нет, Арни, они могут, конечно, надеяться, но я-то не такой человек. Раз дело плохо, я не жду, пока оно станет совсем скверным. Понятно, ликвидируя бизнес, кое-что теряешь. Зато те, кто остается, потеряют все. В этом я убежден...
Я слушал этот проникновенный монолог внимательно, только изредка, как бы в легком сомнении, покачивая головой. Со стороны это могло быть растолковано только так: два истых британца — один, твердо верующий в могущество своей империи, другой — сугубый прагматик, привыкший исходить лишь из фактов дня нынешнего, своих личных наблюдений. (Любопытно, что пророчество Вильсона оказалось вещим. Через несколько лет англичане действительно вынуждены были окончательно покинуть ту страну, из которой якобы прибыл мой помощник. Разведчик Вильсон, выбирая себе легенду, основывался на реальной политической ситуации и умело предусмотрел развитие событий).
Мы выпили по стакану холодного пива, и Вильсон стал расплачиваться, а я заказал себе бифштекс.
— Дела, Арни... Прости, вот тороплюсь... — сокрушенно разводя руками, поднялся Вильсон.
— Не пропадай...
Отведенный нам сценарием диалог исчерпал себя.
За несколько минут мы успели обменяться условными фразами, подтверждающими, что вступает в действие утвержденный Центром порядок связи между нами.
Длинный Вильсон мягко улыбнулся и зашагал к выходу, слегка сутулясь и унося с собой и свой светло-желтый портфель, украшенный биркой «ТВА», и напряжение, которое я испытывал перед встречей.
Теперь я почувствовал, что с помощником мне, похоже, повезло.
Мне нравилось в Вильсоне многое. Во-первых, он был моим идейным единомышленником и верным товарищем по оружию. Во-вторых, Вильсон был мастером своего дела, прекрасно знал, что может и чего не может. Последнее качество крайне важно, и не только в разведке: если человек берется за что-то, что ему явно не по силам, от этого только вред. В-третьих, он пошел в разведку не ради мальчишеских поисков приключений, а по велению совести. В юности Вильсон собирался стать инженером-мостостроителем — такой была семейная традиция. В мостах, воздвигнутых по его чертежам и под его руководством, он, если можно так сказать, видел главную романтику своей жизни и свое призвание. Но уже в школе проявил незаурядные способности к языкам. И когда ему доказали, что он подходит для работы в разведке и работа эта необходима, он выбрал более трудный и, как мне всегда казалось, менее увлекавший его путь. Вильсон был человеком долга.