– Ты, Аркадий, обиделся за наместников? – спросил Валерьян.
– Вы ответьте! – Парень покраснел.
– Это внутрисемейное, – вмешался Серафим. – Отцы и дети. Аркаша – максималист. Он считает, как Андрей, что у священников не должно быть богатых машин и домов.
– Папа!
– Иисус учил скромности. Церковь – это храм, а не фабрика для производства материальных благ, которой управляют менеджеры. Но ведь, ты сам видишь, сын, мы с мамой много работаем. Чтобы выучить вас с Аленой. Чтобы вы твердо встали на ноги. Выбрали свой путь! – в нотации Серафима послышалась обида.
– Как же, Аркадий, можно отвергать Церковь? – сказал Валерьян. – Церковь хранит веру, обряд. Хоть как-то удерживает людей от гнусностей. Я, как и ты, против приспособленцев в церкви! Для них вера – разменная монета. Сейчас много пишут о митрополитбюро, о чудовищных личных состояниях епископов церкви. В «Русском эсфигмене». В публикациях Митрохина и Тимофеевой. Многое рассекречено. Говорят о том, что гэбэшники через церковную спецагентуру контролировали не только международные религиозные организации, в коих участвовала РПЦ: Мировой Совет Церквей, Христианскую Мирную Конференцию, Конференцию Европейских Церквей, но и своих. Агенты «Светлов», «Адамант», «Михайлов», «Топаз», «Нестеренко» и другие названы поименно. Поместный Собор 1990-го года самое большое дело чекистов в те годы. Надеюсь, нас не пишут? – пошутил Валерьян. Никто не засмеялся. Он этого не заметил и продолжал. – Тогда Крючков разослал по своим управлениям шифровки с приказом двигать на патриарший престол митрополита Ленинградского, Алексия. Первый питерский в Москве! Ну и что? Мы все жили в этой стране! Лучше было бы, чтобы вертухаи от власти надели рясы и отняли последнее, что оставалось в душах людей? Люстрация старой церковной агентуры – дело спецслужб: в подходящий момент они мажут грязью, чтобы контролировать.
– Но никто из них не покаялся перед людьми! Прикажи им, они бы снова распяли Христа! Потому что служение для них – служба, за которую они получают деньги!
– Аркаша, ты увлекаешься, – мягко проговорила Саша.
Возникла неловкая и тяжелая пауза. Валерьян поспешил прервать молчание:
– Я, собственно, вот о чем. Лично мне в храме посредник ни к чему…
– После того, что ты наговорил, не диво! – сказал Андрей.
– …На все есть утешение в Писании. У Горького «В людях», кажется, кочегар Яков говорит: Богу – что ни скажи, все дойдет! Разве не так? Тот, кто презирает любую веру, минимум, дурак. Я не согласен с Толстым, будто человек должен понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось ему, как необходимость разума. – Он обращался уже ко всем. – Разум не постиг вечность, не объяснил чуда творения, и самого Творца. Но и не принимаю богословов, которые ополчились на «разумную веру». Обозвали ее гнусностью и смрадом пред Богом. Началом дьявольской гордыни. Желанием выдать себя за Бога. Самозванством и самовольством! Фома не отрицает Бога. Сомнение – не отрицание. Нетерпимость же Церкви это нетерпимость высшей касты в ее мнении, к – низшим. Толстой до сих пор отлучен. Таков ответ Церкви на сомнения. Но он мирянин, а не поп. Раб божий, а не Церкви. Имел право спрашивать. Иисус учил: кто не против вас, тот с вами! Он учил любить всех.