Я молчал, не зная, как возразить. В чем-то коза была права.
На другой день ко мне пришел приятель Сажин и прочел свою новую поэму. Я отметил несколько свежих сравнений и сказал, что в целом поэма неплоха. Возбужденный Сажин не скрывал своего удовольствия.
— Ложь!—произнесла вдруг коза, обращаясь ко мне.— Вы же прекрасно понимаете, что поэма бездарна, скучна, ее никто не будет читать добровольно. Ради двух интересных сравнений переводить столько бумаги — это идиотизм! Так почему же вы прямо не скажете об этом?
— Это было бы слишком безжалостно...— сконфуженно пробормотал я.
— Безжалостно?
Коза засмеялась.
— Ведь он теперь побежит домой и напишет новую поэму, такую же серую, как и эта. Он будет носиться по редакциям, считая себя талантливым, будет терять время и выслушивать всякое вранье о своем творчестве. Если жалеете его, скажите: «Сажин, займись чем-нибудь другим, ты не поэт, Сажин!»
Сажин схватил свою рукопись и, крикнув: «Ноги моей здесь больше не будет!» выскочил вон.
Я понимал, что коза права, но все же чувствовал себя довольно скверно.
Посмотреть козу захотели все сотрудники нашего отдела. В субботу они пришли ко мне во главе с начальником отдела Соболевским. Купили несколько бутылок «Цинандали», нажарили шашлыков. Пили за мужественную козу, которая говорит то, что думает.
Коза молча смотрела на нашу компанию, изучая каждого в отдельности.
Соболевский встал из-за стола, подошёл к козе и, погладив белую козью спину, сказал:
— Ну, коза-дереза, что ты обо мне думаешь?
— Во-первых, вы неумны!—ответила коза.— Ибо умный человек такие глупые вопросы не задает. Во-вторых, вы просто невоспитанны! Ибо воспитанный человек обращается к незнакомым на «вы», а не на «ты».
Наступила неприятная пауза. Соболевский покраснел. Желая как-то разрядить обстановку, я сказал:
— К счастью, у людей другое мнение о Владимире Сергеевиче.
— Зачем вы лжёте?— возмутилась коза.— Совсем недавно вы говорили знакомым, что Соболевский как начальник— ноль, а как человек — минус единица. В душе вы смеетесь над ним и ждете, когда он уйдет на пенсию. Я согласна с вами, что Соболевский — бездарь. Но почему не сказать ему об этом вслух, при всех?
Соболевский молча оделся и ушел. За ним ушли остальные. Я ненавидел козу в эту минуту.
— Вы довольны?— спросил я ее.
— Так честней!—ответила она и повернулась к телевизору.
За месяц я потерял всех своих друзей. Меня перевели на должность с меньшим окладом. Знакомые перестали ко мне заходить, а если кто-то и забегал, приходилось прятать козу в ванной. Я устал от ее прямоты.