Скобелеве ничего не знаем. Выручайте. Патронов и пищи мало».
А тут еще приполз слух, что Сулейман-паша намерен обрушиться на фланг Гурко: у него готов для этого хорошо вооруженный десятитысячный отряд. Скобелев, не собравший целиком свой отряд, может опять не атаковать Вессель-пашу, Су-лейман-паша воспользуется этим, разгромит Мирского и двинется на Гурко. Положение казалось до того ужасным и безнадежным, что Радецкий решился на бесцельную атаку турецких перевальных позиций войсками своего центра, то есть защитниками Шипки.
Знал ли Радецкий, что ждет его людей, посылаемых на не-приступные редуты? Знал. Он заранее смирился с тем, что надо пожертвовать сотнями. Чтобы потом не обвинили во всех грехах и не сказали, что неудачи у него и у Гурко стали возможны из-за нерешительности, трусости и бездарности одного человека — генерала Радецкого.
И Федор Федорович отдал приказ войскам центра: наступать, — тем войскам, которые выстояли в борьбе с холодом и были до крайности изнурены.
Подпоручик Бородин понимал, что атака его будет бесцельной. Нельзя прошибить лбом чугунные или дубовые ворота. Но приказ получен, и на врага нужно идти. Он оглядел свою роту: их бы, этих солдат, в хорошую баньку, помыть да попарить, одеть в чистое, незавшивленное белье, сменить всякую рвань, поднести чарку, накормить горячими щами с мясом, уложить в тепле на трое суток и приказать спать. А он должен вести их против сильного врага, который может добить тех, кто уцелел в августовских и сентябрьских боях, кто не сдался шип-кинским морозам и метелям. Настроение у него убийственное; он готов был идти первым и первым умереть, чтобы не видеть, как будут умирать остальные — стойкие и послушные его приказу.
В ущельях заунывно свистел ветер и бил в лицо колючим снегом; холодный, въедливый туман вязко обхватывал тело и пробирал до костей. Глухо ворчали турецкие мортиры, посылавшие тяжелые бомбы; они пролетали над головой и шлепались где-то позади. И туман, и завывание ветра, и не причинявшие вреда турецкие бомбы немного успокоили встревоженного Бородина: авось они незамеченными дойдут до турецких ложементов. Пока это было для него главным. Он не представлял, что может последовать потом — рядом с ложементами и непосредственно в них.
Спускаться с крутой горы было трудно. Солдатам пришлось поступать как в детстве — садились и катились вниз с такой скоростью, что дух замирал. Не у всех все кончалось благополучно, но в глубокий ров спустилось большинство, четыре пятых, а возможно, и больше. Спуск с обледенелой горы не порадовал ни ротного, ни его подчиненных: они оказались в ледяной ловушке — выступы были крутыми, высокими и скользкими, ухватиться не за что, карабкаться невозможно.