Анахита стояла возле окна, свет падал на нее щедро.
«Хорошо, что она не узнала меня, — думал Барлаас о дочери, косясь на статуэтку, — не надо ей знать про меня, пусть живет, как знает…»
— Готово, — сказал Хамаранату.
— Пиши: «Плодородие и жизнь радуют землю, печалит же все, что приносит бесплодие и смерть». На сегодня хватит, устал я, пойду пройдусь.
Он снова остановил взгляд на Анахите и вдруг стал читать нараспев сочиненное только что:
Вот стоит Ардвисура Анахита
В облике девы прекрасной.
На ней драгоценная мантия,
Ожерелье дорогое на прекрасной шее,
Тонкий пояс стягивает
Ее высокие груди.
Но не этим она хороша,
Не этим дорога людям.
А тем, что посылает воды
На земли, изнывающие от жажды,
Тем, что делает эту землю
Плодоносной.
Разве не пример это
Для каждого из нас?..
Писец и мальчик смотрели на него с изумлением.
— Потом я продиктую это, — смущенно сказал Барлаас и направился к выходу, но остановился и пояснил: — Так сказал Барлаас.
— Скажите, учитель, а кто был Барлаас? — вдруг спросил Барик-или.
Он назвал его учителем, это понравилось.
— Поэт, поднимающий свой голос за справедливость и красоту на земле, — ответил он с улыбкой и потрепал мальчика по курчавой голове.
Узкая пыльная дорога спускалась от крепости к площади. Была она в этот час пустынна, Барлаасу встретился лишь старик, погонявший осла с поклажей в переметных сумах. Старик остановился, поклонился низко, проводил Барлааса слезящимися глазами и поспешил за ушедшим в гору ослом.
Через площадь бежала по каналу вода, журчала в каменных берегах. От воды тянуло прохладой. Летом этого не замечаешь, только возле самой воды чувствуешь ее свежесть. Барлаас с удивлением увидел, что лето уже прошло. Серые тучи плыли в небе. Гулко прогремел далекий гром, огненная молния полыхнула над горами. Но дождя тучи не обещали — в голубых промоинах было светло, солнечно.
У гончарной лавки он остановился, залюбовался кувшинами, чашами, горшками. Сделаны они были хорошо, добротно, какая-то легкость была в каждом изделии — и надежность.
За глинобитным забором слышался скрип гончарного круга. Барлаас толкнул резную калитку и вошел во двор.
Гончар сидел на своем месте перед вращающимся деревянным кругом, пальцы его проворно скользили по краю податливой маслянистой глины, сужая ее кверху, придавая будущему кувшину стройность.
Первым увидел вошедшего работник, крутивший колесо, — круг замедлил свой бег, и мастер прикрикнул, не отрывая взгляда от работы, на сосредоточенном его лице отразилось недовольство;
— Ничего, ничего, работайте, я только посмотрю, — с виноватой улыбкой сказал Барлаас и добавил просительно: — Можно?