Марина спряталась за дочку, стала ее тормошить, ответила скороговоркой:
— Ой, что вы, что вы, нам далеко, мы с Шуркой сами дойдем, правда, Шурочка? Скажи дяде Сереже спасибо. — Но, совладав с замешательством, вдруг открыла ему лицо, сказала как ни в чем не бывало: — Вы только коляску подержите, я Шурку посажу.
Он смотрел ей вслед, пока не свернула она за угол. Все ждал, что Марина обернется, но она так и ушла, не посмотрев больше на него.
8
В комнате у Аглаи было не прибрано, неуютно. Она поспешно сгребла посуду со стола, оглянулась растерянно — где еще непорядок? — и увидела себя в зеркале: лицо в морщинах, седые патлатые со сна волосы, бескровные губы… Беспомощно глянула на Иринархова и в изнеможении опустилась на постель.
— Одна живешь? — осторожно спросил он, озираясь.
— Одна, — вздохнула она, рассматривая его: тоже сдал, постарел, хотя и не так, как она. — Ты сядь, дай в себя прийти.
Он поставил чемоданчик к стенке, повесил пиджак на спинку стула, подошел к зеркалу, осмотрел себя, пригладил изрядно поредевший, инеем осыпанный чуб, провел ладонью по отросшей щетине на скулах.
— Вот ведь как, — проговорил он, обернувшись. — Крепко наши судьбы сплелись. Сколь ни разводит их жизнь, а все ж сойдутся.
Подойдя к ней вплотную, он нагнулся и поцеловал седую прядь. Аглая неловко ткнулась ему в бок, обхватила руками, затряслась беззвучно. Степан гладил ее по голове, молчал. Наконец Аглая подняла к нему мокрое от слез лицо.
— Как же ты нашел-то?
— Говорю — судьба. — Он отстранил ее легонько, отошел, привычно вскинул щепоть ко лбу: — Слава всевышнему, богу нашему Иисусу Христу, так предопределено, так записано в книге судеб.
Аглая тоже перекрестилась, шмыгнула носом, утерлась концом платка. Спросила с надеждой:
— Насовсем теперь?
— На все воля господня, — неопределенно ответил Иринархов.
— Помыкался, небось, — жалеючи смотрела на него Аглая. — Все в бегах, в бегах… Не знала, что и думать. Хоть бы весточку подал.
— Ты тогда на сносях была… — решился напомнить он.
Ей приятно было видеть, как напряглось его лицо, какими мятущимися стали глаза, — стало быть, не чужой, не отвык в своем далеке…
— Дочка у меня, — ответила Аглая и снова впилась глазами в его лицо: оно исказилось бесслезным плачем, болью затуманился взор; тогда она поправилась: — У нас. Дочка у нас, Степан. Марина. — Поймав, поняв его вопрос, пояснила скупо: — Отдельно живет. Отрезанный ломоть.
Иринархов повел плечами, взбадриваясь, распрямился, ладонью откинул чуб со лба.
— Замужем, что ли?
— Какой там, одна с дочкой… с внучкой, стало быть, — исподлобья глянув на него, зло проговорила Аглая. — Жил тут хлюст, совратил и бросил, съехал с квартиры, ищи-свищи его.