Печаль Алконоста (Сопина) - страница 29

 В зеркале – тоже я, но полностью зависимая от меня – не в зеркале.

 Там – я, но зависимая от того, что я делаю здесь.

 И в самом деле – одинаково. Что там, – в зеркале, что здесь, – перед зеркалом.

 Но в зеркале, сколько бы меня ни гладили по голове, сколько бы ни пытались взять за руку – одно мёртвое стекло.

 Может быть, Тот Свет – зеркало Этого Света?

 Мама сказала свою фразу для того, чтобы я постигала тайну мироздания. Чтобы на этом свете я жила так, как бы хотела жить на том?!

 Всё сходится! Именно о душе говорила мама. Ведь не унесла же она за собой свои вещи, свой дом, свои цветы у дорожки – туда, на тот свет. Но какой она себе выстроила мир души, такой он с нею и улетел.

 Ко мне она пришла во сне и сказала тайну из тайн, которая ей открылась после смерти. Все об этой тайне только догадываются здесь, на земле, предполагают, а маме она открылась. Из вселенского разума появилось это откровение. Общение со вселенским разумом доступно только после ухода из этого, земного, мира.

 Человеческая душа ещё сорок дней после смерти прощается с этим светом. И перед тем, как совсем покинуть его, мама передала полученное откровение мне, своей дочери. Чтобы я знала. И не делала здесь такого, что будет мне очень осложнять существование там.

 Спасибо тебе, мама. Ты успела. Под самые сороковины ты мне открыла это знание и насовсем покинула наш мир.

 ...Я до сих пор переживаю твою смерть. Когда позвонила твоя сестра Надежда Скаргина, я неожиданно для себя разрыдалась. Эта твоя двоюродная сестра тебе ровесница, и дай ей Бог здоровья и дальше, но тебя уже шесть лет нет с нами. Мы виделись с тётей Надей на похоронах. А теперь она приехала в больницу и мне позвонила. Всё, что она рассказывала – это ответы на мои безостановочные вопросы о твоём детстве, молодости. Ведь я не задавала тебе никаких вопросов про жизнь. Или задавала, но совсем не те...


 ...В густо цветущих и пахнущих зеленью травах пчёлы собирают нектар. А я их всегда боялась, потому что они больно жалят. Мне около семи лет, я путаюсь в этой пряной цветочной замяти. Но ты, мой дедушка, – будто дерево корой покрытое, и никакие укусы тебя не волнуют. Ты и мне всегда говорил:

 – Что за беда такая – пчёлка куснула? Это же в пользу тебе, внученька.

 У тебя пальцы грубые, ногти потрескавшиеся, лицо обветренное. Всё остальное прикрыто: спина – рубахой в полосочку, синюю с белой; ноги – брюками из парусины серого цвета. На голове у тебя картуз, обут ты в кирзовые сапоги без голенищ. Тебе всё нипочём. Ты можешь косить там, где ещё после паводка не просохло, можешь полоть грядки с помидорами и капустой, можешь брать из копани воду и поливать огурцы. И всё ты крутишься, двигаешься, находишь себе дело. И бабушка моя не нарадуется: ты рядом, и без дела не сидишь. Бабушка любит, чтобы все при деле были.