Печаль Алконоста (Сопина) - страница 62

 – Так поначалу оно и было. Он любил меня, Лёшу, тебя... – я не могла этого забыть, перечисляла медленно, словно речка тихо текла.

 Воспоминания всплывали в памяти и несли слова мои по воде реки Времени. Но будто ушат ледяной воды вылился на меня.

 – Доча, так он же опять повторил тот путь. Служил в КГБ, чем тебе не инквизитор? Бросил нашу семью, нашёл одну, потом ещё одну. Тогда он блудливым котом был и теперь такой же. Тогда вам горе причинил, и теперь вас предал...

 – Нет, мамочка, что ни говори, а в этой жизни он людей не пытал, на костре не сжигал. Бог удовлетворил его притязания на тебя и сделал его женой. Но как же прочно сидит в нём его негатив. Эта его тяга властвовать людьми...

 – Да какая там власть? Когда это Валера был у власти?

 – А КГБ – не власть, по-твоему?

 – Знаешь, не без того, конечно, но больше он туда пошёл из-за материальных благ. Разве можно за это осуждать. Ты, может, не помнишь, но тогда все так хотели пристроиться: чтобы пайки были, проезд бесплатный, путёвки в санатории...

 Я замолчала, вспоминая, какие же блага получала наша семья от КГБ. Нет, муж был таким человеком, что никаких благ мы в доме не видели.


 – А, может, это я виновата, что он меня бросил?

 – Так, скорее, всего он и думает. Но наши мысли не могут быть оправданием наших плохих поступков!

 – Что ты меня мучаешь? Скажи, кем я была в той жизни?

 – Просто одинокой женщиной, матерью Сандры.

 – За что мне это одиночество: и тогда, и теперь?..

 – А ты повспоминай, может, что и вспомнишь. Мне тебе нечего добавить. – Дочь отправилась спать...

 А я стала вспоминать.


 Дурную траву – с поля вон.

 Плети дурмана обходила я десятой дорогой. Он рос за плетнём у Тишки, и его дети, которых было человек десять – точно, никто не позаривался на эту траву. Им и в голову прийти не могло как-то с нею расправиться. А мне очень хотелось её вырвать, уничтожить. Я уже начиталась книжек о растениях и знала, что это очень ядовитые кусты. А дети Тишки, наверное, не знали.

 Дурман! Меня и слово-то пугало. А запах его – такой мерзкий от яда в нём захороненном. Не пойму, почему у меня были такие, неприязненные, отношения с этим растением. Вот недолюбливала я его, и очень хотелось его уничтожить, но боялась даже к листу его дотронуться. А оно ко мне тоже не сильно в друзья навязывалось и отпугивало своим ядовитым духом, висящими среди резной листвы колючими зелёными «яйцами» с мелкими маковыми семенами, длинными плетущимися стеблями. Только тронь! Будет худо!

 Вспомнила, что в детстве моя двоюродная сестра Валентина, дочь дяди Григория, никогда не видевшая растущего и цветущего дурмана, решила взломать его колючую коробочку. (Надо же! Даже вонь её не остановила!) В коробочке были ещё незрелые белые семена: точь-в-точь маковые зернышки. Наверное, Валя и мак не видела цветущим. Девчонке было всего около пяти лет. Она, дурочка, увидела зернышки и давай их есть, будто маковые. Хорошо, что рядом была её старшая двоюродная сестра Мария. Валентину еле спасли. Сначала она «с ума сошла» – стала хохотать без причины и на стенку лезть в доме...