Квоттербек, видимо, думал о том же самом, потому что сетку больше не трогал, а на меня смотрел с напряжением.
— Банки с консервами, — сказал он. — Принцип банок.
Я кивнул. Судя по всему, тетракл уже принялся складировать в банки мои внутренности, потому что внутри болело так, словно кто-то вытащил мои кишки наружу и прыгал на них в шипованных тяжелых ботинках.
Квоттербек еще раз прошелся пальцами по сетке, и меня начало рвать кровью.
Договориться с разумом тетракла явно не получалось, то ли мыслил он другими категориями, то ли не мыслил вовсе.
Я совсем угас, валяясь лицом вниз в теплой липкой луже, и Квоттербек тоже клонился набок, и тут показался сначала шлем, а потом широкие плечи нашего Лайнмена, на котором еще и болтался наподобие воротника явно бесчувственный Тайт.
Тайтэнда Лайн сбросил рядом с нами. Тот упал как чучело и застыл в неловкой позе мертвеца. Куртка у него на спине была разодрана, волочились обрезанные стропы.
— Напряжение, — услышал я усталый голос Квоттербека. — Пятая фаза.
Лайнмен наклонился, покачал круглой головой.
Он казался мне чудо-рыбой, вынырнувшей из глубин. Глупой, никчемной рыбиной, которая понятия не имела о том, что такое велициевы сонмы.
Я сам не знаю сейчас, что это такое. А тогда знал. Знал я еще, как разогревать термические капсулы до температуры плавления свернутого пространства и еще кучу всяких забавных вещей.
Это было интересно. Я мыслил слаженно и экономно, задевая где-то внутри себя функцию формулировки вопроса и тут же получая отклик в виде четкого развернутого ответа.
Пока Лайн-рыба бродил вокруг нас и через равные промежутки втыкал в поверхность магнитные стержни, вынутые из костюма, я высчитывал скорость реакции реликтовой формы мысли. Краем сознания понимал, что это бред, а вообще вполне собой гордился. Но велициевы сонмы! Какая прекрасная и великая вещь. Чтоб я о ней хоть что-то теперь помнил.
Еще я слышал хриплый голос длинного, который орал что-то про сласти и божественные книжки. Он был сумасшедшим, понял я. Тоже глупая и никчемная рыбина, которая убила свою нервную систему мерзким пойлом и годилась только как перевалочная база.
Лайнмен закончил устанавливать стержни.
А я разобрался в правилах Аттама. Увидел все формулы и доски исчислений, необходимых для того, чтобы создать таких, как я, — Раннингов и Тайтэндов.
Получалось, что апельсин вырастить сложнее, чем наплодить в колбах идеальных, терпеливых, стремящихся к победе…
Процессы, происходящие в глупой Эбе, были в тысячу раз интереснее, чем процессы, происходящие в колбах. Глупая Эба — сама по себе уникальная колба, решил я и смело забраковал идею правил Аттама.