Скоробогатов стукнул кулаком по столу, шумно отодвинул стул, подошёл к окну. Он не любил мата, редко прибегал к крепким выражениям, но последнее время «великий и могучий» всё чаще и чаще подбрасывал ему из своего арсенала именно эти ненормативные обороты.
Какая к матери сознательность, когда народ, как подраненный зверь, готов с вилами за кусок хлеба, за пядь земли, за крышу над головой или зелёную купюрку на кого угодно, всё равно на кого: на мать, на отца, на сына или брата?! Где он, куда подевался этот добрый голубоглазый увалень — русский мужик? С хитрым прищуром. С милой улыбкой. Доверчивый и хлебосольный. Какую последнюю рубашку он отдаст? Кого накормит да поделится вековой мудростью? И какая к чёртовой матери мудрость, когда всё давно залито зловонной мутной брагой, всё смердит и прекрасно сияет: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Ах, Антон Палыч, Антон Палыч, дорогой, нам бы ваши заботы. И ведь прошло-то всего-ничего: каких-нибудь не полных сотня годков. Дда-а-аа. То-то ещё будет.
В кабинет постучали.
— Вызывали, Юрий Николаевич?
Скоробогатов долго тёр ладонями измученное морщинами лицо, закуривал, жадно заглатывал тяжёлый дым «Беломора».
— Проходи, Сива, располагайся. Прости, я сейчас, мысли дурацкие в голову лезут.
Несколько минут они посидели молча.
— Закуришь?
— Бросил, Юрий Николаевич. Работе мешает. Скоро три месяца.
— Молодец. Хвалю. Я вот никак. А курил сколько?
— Да считай всю жизнь, с детства. — Скоробогатов скорчил серьёзное лицо.
— Ишь ты!
Этот сотрудник с нелепой фамилией Мерин появился в МУРе недавно. До того после семилетки закончил милицейский техникум, год проработал уполномоченным, два месяца пролежал в госпитале с огнестрельным ранением, после чего за проявленное мужество при исполнении служебного долга — так написано в характеристике — и был переведён в уголовный розыск. Если учесть, что на прошлой неделе молодёжь отдела скидывалась на его девятнадцатилетие, то выходило, что стаж курильщика у него действительно, солидный.
— Вот, Сива, факс пришёл. Умерла молодая женщина, при вскрытии обнаружили в организме яд. То ли самоубийство, то ли отравление. Если отравили — работа предстоит непростая, поэтому я тебя и вызвал. Приобщай к своим висякам и, как говорится, с Богом. Возникнут сложности — сколотим бригаду. Первое самостоятельное дело — шутки в сторону. Я ведь не ошибаюсь? Первое?
— Первое, Юрий Николаевич. — Мерин густо покраснел. — Разрешите идти?
— Разрешаю. Да ты отвыкай от официальщины-то. Работа у нас с тобой тяжёлая, опасная, грязная. Не до субординации. Сегодня ты меня выручишь, завтра я тебя. А то подохнем по одиночке-то. Давай. — Он крепко пожал влажную мальчишескую руку.