— Ты понимаешь? — сказал он немного дрожащим голосом. — Я его искренне поздравил, а он послал меня к черту…
Леметр оставил его в замешательстве и быстрыми шагами направился за Флавье. Тот остановился и обдал его ледяным взглядом:
— Вы тоже хотите мне что-то сказать, Леметр?
— Да, — ответил Леметр.
— Хорошо, но покороче, Леметр.
— Почему вы отказались пожать руку Бенуа?
Флавье слегка улыбнулся, сухо и горько:
— Он очень добр! Я не совершил никакой ошибки, которую он мог бы мне простить, и не нуждаюсь в его великодушии…
— Вы не сделали ошибки, господин майор. Вы только опоздали…
Флавье хотел что-то сказать, но Леметр не дал себя прервать:
— О! Опоздали не по отношению к «старичкам», опоздали по отношению к самому себе… Но поскольку вы наверстали это опоздание… Разве у меня нет оснований так говорить?
На обычно невозмутимом лице майора что-то дрогнуло… Подобно льду на реке, когда весной он вдруг дает трещину… Флавье протянул Леметру руку:
— Спасибо, Леметр, — сказал он. И улыбнулся.
Наступление имело успех. Неман был форсирован.
Но за это было заплачено дорого.
Мертвые, мертвые, мертвые… На доске «Нормандии» стерли много имен. Задания выполнены, одержаны победы… И столько товарищей навсегда уснули вдали от своих родных городов…….
Во время одного из этих боев полковника Синицына вытащили из горящего самолета. Возможно, он мог бы вовремя прыгнуть… Но он надеялся, что сможет посадить самолет, спасти его… И вот… Колосс, казавшийся неуязвимым, полковник Синицын, стал теперь всего лишь каким-то предметом, разлетевшимся на тысячи кусков. Товарищи сделали все, что можно сделать на месте, затем его положили на носилки — без сознания, без признаков жизни, — чтобы погрузить в самолет и отвезти в Москву. Возможно, там у него окажется больше шансов на спасение… Все летчики, которые не были в воздухе, выстроились в ряд, провожая носилки, словно это был уже гроб… Зачем нужно было куда-то везти этот труп, вместо того чтобы опустить его в землю?.
Но совершилось чудо… Когда носилки поднимали в самолет, Сарьян, шагавший сбоку, увидел, как дрогнули губы Синицына…
— Коля, — спросил Сарьян, — Коля, тебе что-ни-будь нужно?
— Поставьте меня на ноги! — прошептал Синицын.
Взволнованные санитары опустили один конец носилок и, уперев другой в трап, придали им почти вертикальное положение… И труп заговорил. Он сказал четким, сильным голосом:
— Я вернусь, товарищи, Я обещаю вам, я вернусь, чтобы продолжать сражаться… обещаю вам.
Его глаза закрылись. Сарьян отвернулся. Он умер, его друг Коля? Французы смотрели, как полковник Синицын, товарищ их боевых дней на земле и в воздухе, исчезал в кабине самолета… Его воля заставила его сказать: «Я вернусь…» Но жить — это Не всегда вопрос воли.