— Ваш «як» похож на наш «девуатин», — заметил он. — Мне бы хотелось ознакомиться с ним по-настоящему… Вы позволите, господин генерал?
Генерал Комаров позволил. Точнее, он приказал капитану Сарьяну объяснить французу все, что тому могло показаться неясным в управлении самолетом. Еще точнее — он улыбнулся Марселэну совсем мальчишеской улыбкой, улыбкой заговорщика. А капитан Сарьян оставался невозмутим. Взобравшись на крыло, он закрыл фонарь над устроившимся в кабине Марселэном. Затем обернулся к Комарову;
— Мне кажется, он разбирается, но..*
— Пошел, — приказал генерал.
Сарьян побледнел.
— Но если…
— Хватит, — сказал Комаров. — Завтра за все «если» будешь отвечать ты, а сегодня — я!
И не допускающим возражения тоном повторил:
— Пошел!
Марсёлэн вырулил к старту и оторвался от дорожки. Он был совершенно спокоен. «Вы показали нам себя. Отлично! Вы нам понравились. Теперь мы покажем, чего стоим мы. То, что я сделаю, будет сделано не ради хвастовства, а просто потому, что я командир. Если я разобьюсь, будет новый командир. И я знаю, так или иначе, но он сделает то же, что и я. Для того чтобы 0. хорошо вместе сражаться, нужно хорошо знать друг друга, — я сейчас познакомлю вас с нами».
На земле воцарилась тишина. Французы следили за самолетом своего командира. Около грузовика стояли, задрав головы к небу, девушки-солдаты. Смотрели вверх и советские летчики. Рядом с Комаровым — Синицын и Сарьян. Зыков чувствовал себя именинником. Конечно, он находился под арестом, но ведь Марселэн летел на его самолете. И он, как знаток своего дела, оценивал фигуры, выполняемые французским майором, его риск, ловкость, уменье владеть самолетом, на котором он летит впервые. А когда майор сделал особенно низкую бочку, он с восхищением пробормотал:
— Мне кажется, не я один буду праздновать «на губе» день франко-советской дружбы!
Комаров обернулся и бросил на него убийственный взгляд.
— Скажешь французу, что если он повторит…
— Можете на меня положиться, товарищ генерал, — ответил Зыков, — я отлйчно знаю, что нужно говорить другим.
У французов тревога рассеялась. Они впервые видели Марселэна в воздухе и с радостью отметили его мастерство. Командир вовсе не обязан быть лучшим пилотом, но если он оказывается им, то при известных обстоятельствах это вовсе не плохо!
— Орел! — пробормотал Буасси.
— Их «як» тоже орел, — сказал Бенуа.
И, повернувшись к русским летчикам, он в знак восхищения показал большой палец.
— «Як» — карашо! — крикнул он.
Ему ответил генерал Комаров. Он услышал слова француза и, повторив его жест, сказал: