— Остается узнать, сколько их, — сказал Вильмон.
, Бенуа скептически поморщился.
Держу пари, что трое;
— А я — за пять, — вмешался Шардон.
Он тоже был здесь. Его трудно было узнать. За несколько месяцев он постарел лет на Десять. Глубоко врезавшиеся морщины, горькие складки у рта, безжизненный взгляд придавали его юношескому лицу трагическое выражение. В самом деле, по его виду трудно было сказать, сколько ему лет. Он был похож на юную статую старости.
— Ты за пять? — проговорил Казаль. — Что ж, ты всегда рискуешь, старина!
Шардон вздрогнул и побледнел еще больше. Казаль понял сврй промах. Он сказал это без всякой задней мысли, но, когда имеешь дело с глубоко травмированным человеком, надо быть осторожнее. Все в «Нормандии» знали, что Шардон постоянно идет на бессмысленный риск. Он настойчиво искал смерти. Но находил только победу и каждый раз возвращался все, в большем отчаянии.
На трапе показался первый летчик, затем второй, третий, четвертый…
— Ты проспорил, Бенуа! — улыбнулся Вильмон.
Тот не ответил. Не отрывая взгляда, он смотрел на вереницу летчиков. Пятый, шестой, седьмой…
— Господи! — сказал он наконец. — Их не мАьше двадцати! >1
Все летчики были в летнем обмундировании и шли, неловко скользя по утоптанной тропке. Снег набивался в их легкие цолуботинки, ветер трепал смешно выглядевшие здесь макинтоши, открытые уши их покраснели. — .Ветераны эскадрильи созерцали новичков, застыв в безмолвии. Им казалось, что они видят кинофильм о своем србственном прибытии, — так Действительность была похожа на воспоминание.
— Я, кажется, не совсем проснулся, — раздался неуверенный голос Колэна.
Бенуа проворчал:
— В летней форме! Нет, это не сон! У интендантов все еще не нашлось времена разобраться, где находится Россия. Они так заняты, бедняги!
Внезапно громко залаял Тарзан. Навострив уши, подняв хвост, он бросился к прибывшим, прыгнул на одного из них, с нежностью лизнул в лицо и стремглав умчался.
Бенуа обратился к Вильмону:
— Твой пес гениален. Чего же ждем мы?
И он устремился вперед. Секунду спустя все они смешались в одну тесную кучу. Новички и ветераны хлопали друг друга по спине, без конца задавали вопросы, на которые никто не отвечал, говорили о том, о чем никто не спрашивал, — царил бурный энтузиазм, лишенный какого-либо смыСла.
Бенуа преобразился. Он ходил от одного к другому, одинаково усердно пожимал руки знакомым и тем, кого никогда прежде не видал, краснел от радости, находя старого товарища, говорил всем «ты» и был совершенно счастлив. Вильмон, потрясенный и восхищенный, упал в объятия Ле Гана, того самого Ле Гана, по-прежнему кругленького и по-прежнему взъерошенного.