— Ну, теперь на огонь смерть пришел, — радостно сказал старик азербайджанец, — кончал пожар, совсем кончал.
Муся внезапно ощутила, что кончается волнующий праздник.
— Горит еще! — строптиво возразила она.
— Кончал, кончал, не боись, — успокаивал старик, ласково кивая ей головой.
Сразу стало неинтересно. Временами огонь еще вздымался и подвывал, но сила его иссякла. Непонятно, как этого добился хитроумный Мамиконов, но пожар был задушен, оторван от земли или загнан под землю — кто знает.
Пятерых девочек, вышедших на трамвайной остановке, томила невысказанная неудовлетворенность.
Домой не хотелось.
— Предлагаю поехать на бульвар, пусть нас ветерком обдует, — сказала Лена.
В переполненном трамвае они поехали на другой конец города. И конечно, никто из них, кроме Клары, не взял билета.
— Погубит тебя твоя порядочность, — сказала ей Ленка. — Не сберегла для общества нужную копейку.
— А у меня еще есть…
Клара виновато вытащила из кармана одну серебрушку и несколько медяков.
— Ура! — закричала Ленка. — Прибавляю свои двадцать. Кто больше?
У входа на бульвар они сосчитали деньги, которые не успели истратить, потому что школьный буфет открывался только после третьего урока.
— Семьдесят шесть копеек, почти рубль, — подытожила Ленка. — Что будем покупать?
Напротив бульвар, на набережной, в маленьких темных лавках торговали персидские купцы. Они продавали тонкий прозрачный рис, который назывался «ханским». В полотняных промасленных мешочках хранили зеленый изюм, пересыпанную кристаллами соли альбухару и сушеные абрикосы восковой ломкости. Там стояли мешки, наполненные крупными раскрытыми фисташками, соломенно-желтым арахисом и грецкими орехами с картонно-хрупкими скорлупками.
На многоярусных, выраставших одна из другой вазах возлежали невзрачные на вид серые лепешки первоклассной нуги, пласты фисташковой халвы и большие конфеты в ярких обертках.
Там было еще много неведомого — баночки с приправами и специями, склянки с благовониями, эссенции и эликсиры, которые продавались по каплям, по граммам и стоили баснословных денег.
Девочки ничего не могли здесь купить, кроме крепкого ароматного ириса, ценимого за то, что на один его квадратик приходилось почти полчаса удовольствия.
После дневного света они очутились в душистом сумраке. За маленьким низким прилавком сидел тощий старичок и читал книгу с желтыми страницами, изузоренными черной вязью арабского алфавита.
Он поднял глаза, вздохнул, оценив уровень платежеспособности покупателей, однако вежливо привстал с табурета и готовно вытянул в их сторону длинную шею.