Бирюзовое кольцо она увезла с собой. И правильно сделала, что увезла. Не прошло и шести месяцев, как Гога написал ей, что они с Надей разводятся. Надя требует раздела имущества, и если ей не дать денег на однокомнатную кооперативную, то ему придется жить в коммунальной. Известие о разводе Елену Карповну не огорчило. Но она не могла себе представить, что квартиру, которая целиком оплачена ее деньгами, приходится теперь делить с Надей.
Она пошла к лучшему юристу Заревшана, который в детстве был золотушным, болезненным ребенком, а сейчас имел уже свою семью, машину и растолстел сверх всякой нормы. Юрист, конечно, сердцем и душой был на стороне Гоги, с которым учился в одной школе, но подтвердил, что в данном случае разведенная жена имеет по закону все права на половину жилплощади.
Тогда Елена Карповна сняла последние деньги со своей сберкнижки и послала их Гоге с письменным напутствием: «Заткни глотку этой змее, мой мальчик. Обо мне не беспокойся. Я имею такую пенсию, при которой могу даже откладывать».
Еще через год Гога приехал за матерью и увез ее в Москву — уже навсегда. Елена Карповна тяжело расставалась с Заревшаном. Своим друзьям она говорила:
— Мальчику трудно одному. Все-таки будет материнский глаз. Он теперь правая рука профессора, по три операции в день делает. За ним уход нужен.
Насчет возможной Гогиной женитьбы высказывалась осторожно:
— Обжегся мой сын. Очень обжегся. Трудно ему теперь будет. Конечно, молодой, перспективный, женщины на нем виснут. Вы знаете, у меня никаких предрассудков нет. Сколько детей я лечила, для меня роли не играло — армянин, русский, азербайджанец. За всех моя душа болела. Но одно скажу — москвички редко бывают хорошими женами. Здесь, в Заревшане, я бы ему чудную жену подыскала — скромную, хозяйственную, с образованием…
Провожали Елену Карповну торжественно. В Доме санпросвещения устроили банкет, на котором присутствовал весь облздрав и представители райисполкома. Говорили много восхваляющих Елену Карповну красивых слов. Плакали — кто искренно, кто за компанию. Но ведь она почти всех их помнила детьми, покрытыми сыпью от кори и скарлатины, с опухшими железами, с хрипами в бронхах. Она выхаживала их самих, потом их детей. И сейчас, взрослые, здоровые, они были оправданием ее жизни.
Главный врач заревшанской больницы прочел стихи собственного сочинения:
Вы охраняли нас с пеленок
Зимой и летом, в стужу, в зной.
Был каждый страждущий ребенок
Для Вас бесценным, как родной.
Вы Ваше звание высоко
Сумели в жизни пронести.
Пошел Ваш сын, любимый Гога,