— Надька, замолчи сейчас же, — умолял Гога.
— Что ты мне в моем доме рот затыкаешь?
Елена Карповна подвела итог:
— В этом доме нитки твоей нет…
Вот чего не следовало говорить. Все остальное со временем загладилось бы. Но этих слов Надя свекрови не простила. Она ушла к своим родным, ночевать не вернулась.
Гога — молчаливый, сосредоточенный — бегал к ней по вечерам и каждое утро до работы. Он был не так воспитан, чтобы упрекнуть мать, но разве она не видела, как ее сын изводится? Все попытки поговорить о Наде Гога прерывал невнятной скороговоркой:
— Ничего, ничего, не волнуйся, образуется…
Дом был чистый, обед хороший. Елена Карповна напекла армянских печений, накрахмалила Гогины рубашки, погасила задолженность за квартиру, уплатила до конца года за телефон. Надеялась — молодой, забудет.
Но в один из вечеров Гога открыл дверь с радостным воплем:
— Мама, посмотри, кого я привел!
Елена Карповна не знала, как встретить невестку. Она не чувствовала ни капли теплоты, которая помогла бы ей обнять и поцеловать Надю — единственное, что нужно было сделать сейчас, потому что слова «милости просим» или «добро пожаловать» были бы нелепыми и даже обидными.
— Ну что ж, — проговорила она через силу. — Это дело ваше.
Надя сидела за столом молчаливая и непреклонная.
— Надюха, знаешь, что это такое? Это кята, наше армянское печенье. Вкусно, да? Я в детстве мог сколько угодно съесть. Мама, ты объясни Наде, как кяту готовят. Надя способная, она замечательно пирожки с капустой жарит. Надюша, сделай пирожки, пусть мама попробует. Мама, посмотри, это платье Надя сама сшила! Правда, хорошо? Тебе нравится? Надька, встань, пройдись, мама посмотрит!
Ему хотелось втянуть их в общий разговор. Он прямо разрывался, обращаясь то к одной, то к другой. Елена Карповна первая пошла на примиренье, потому что любила и жалела Гогу больше, чем его жена. Она похвалила ситцевое платье Нади, обшитое простыми прошвами, какими в дни ее молодости отделывали только дешевое грубое белье. Она обещала научить Надю готовить кяту и молочную кашу с корицей. Ради сына она готова была подавить свое самолюбие.
— Нет уж, спасибо, — сказала Надя, — мне все это ни к чему. А то научите, а потом попрекать будете. Я вас теперь раскусила.
Свекровь поняла, что ей надо уезжать в Заревшан, где она прожила сорок лет, где все ее знают и уважают. Пусть в заревшанской квартире нет ни газа, ни водопровода, но зато каждый проходящий по улице здоровается с ней низким поклоном. Соседка натаскает ей воды, лесничий, у которого она лечила детей, привезет ей на зиму дров, а дурачок, которого она спасла в детстве от менингита, будет каждое утро топить ей печку.