Браудер с интересом слушал его.
— Я думал, вы прекратили связи с англичанами, — удивился он.
— А разве я утверждаю обратное? — еще больше удивился Пауэлл.
— У меня сложилось такое мнение.
— Неправильное мнение, дружище. Я просто стал свободным предпринимателем, если вы правильно понимаете этот термин.
— Не совсем.
— Я работаю для себя, — терпеливо объяснял Пауэлл. — Продаю информацию тому, кто больше платит.
— Нам тоже?
— Конечно. Вы же платите не меньше других.
— И немцам?
— Естественно. Я живу в Мюнхене, и у них тоже есть деньги.
— Англичанам?
— Разумеется… Правда, платят они мало, но у меня их паспорт.
— Коммунистам?
Пауэлл замахал руками:
— Вы что, с ума сошли, дружище? У меня все-таки есть некоторые идеалы, не так ли?
— Это хорошо, — спокойно констатировал Браудер, — иначе вы бы меня разочаровали… Так что вы, собственно, стали сами себе хозяином, и никакой полковник вас не муштрует, все с вами считаются, а денег зарабатываете больше… — помолчав, он сказал с сожалением: — Но в Америке у вас так не вышло бы.
— Видимо, да, — согласился Пауэлл, — потому что вы секретную службу превратили в военную муштру. До второй мировой войны вы в этой области вообще ничего не умели, потом мы вас кое-чему научили, но куда же это годится, если у вас в этой работе отсутствует искорка! У ваших генералов на все один рецепт. Посмотрите на банановые республики — это ваша сфера. Вы или покупаете министров или их убиваете! Это гангстеризм, дружище, а не тонкая разведывательная работа.
— Я знаю, — улыбнулся Браудер, — вы их не покупаете и не убиваете. Вы просто с помощью вашей тонкой работы вынуждаете их повиноваться. И делаете это до тех пор, пока к власти не приходят ваши агенты.
Пауэлл хотел снова наполнить его рюмку, но Браудер встал. Его внимание привлекла висевшая на стене большая реклама с фотографией певицы Гизелы Кремер, как раз выступавшей в баре «Романо». Он снова сел, вспомнив, что полковник Говард упоминал это имя в связи с Галвой.
— Эта женщина… — указал он на плакат, — у вас поет?
— Конечно, это звезда программы… А что?
— Можно ее пригласить?
— А почему бы нет? — ответил Пауэлл, куда-то позвонил, и через несколько минут появилась звезда бара «Романе» Гизела Кремер.
Она выглядела как звезда и вела себя как звезда. Ей было не более двадцати пяти лет, и она, безусловно, считала себя жемчужиной двадцатого века. Она села так, чтобы продемонстрировать свои изящные ноги, и улыбнулась так, чтобы показать свои не менее замечательные зубы.
«Так, с этой женщиной Галва не мог делать ничего, кроме как спать…» — подумал Браудер, не подозревая еще, что его ожидает.