— Но вам через три часа уже ехать. Не знаю, как вы встанете.
— Не беспокоитесь, мне не привыкать. Ради интересных впечатлений можно пожертвовать сном. Только скажите, пожалуйста, что было первопричиной вашей любви к Шумаве?
— Я никогда не задумывался над этим вопросом. Наверное, все произошло потому, что я родился на Шумане, здесь моя родина. А я считаю, что любой человек должен как можно больше знать о своем родном крае. Это поможет ему глубже изучить не только свою страну, но и другие страны. Например, поиски материалов о краловаках помогли мне лучше узнать историю ходов и района Домажлице, а желание изучить их борьбу за свои права привело меня в Прагу, в Вену и в другие места. Разве я не прав?
— Конечно правы.
— Ну, хоть в этом вы со мной согласны. А то навалились на моих краловаков.
— У меня и в мыслях этого не было. Просто решил вступиться за пограничников, которым симпатизирую.
— Неужели вы считаете, что я что-нибудь имею против пограничников?
— Кроме того, что они якобы забывают про краловаков, ничего, — рассмеялся Черник.
— Знаете что? Идите-ка лучше спать, иначе мы опять начнем спорить. Да, если в будущем у вас будет дефицит тем, займитесь изучением краловаков и сделайте хоть что-нибудь для их популяризации. Только пишите о них не так, как говорили здесь…
— Недостатка в темах не бывает, пан Пешл. А о Шумаве я всегда пишу с удовольствием, особенно когда встречаюсь с людьми вроде вас. Ну а теперь спокойной ночи…
Петр Черник поднялся в отведенную ему комнату, нисколько не жалея о том, что оторвал ото сна несколько часов.
Ночь была на исходе, но утро еще не наступило. В этот предрассветный час на Доброводицком полигоне стояла ничем не нарушаемая тишина. Бодрствовали только часовые да четверо саперов возле Барсучьей норы. Рядовой Немет стоял на посту около немецких мин, сложенных поручиком у скалы, Дворжак, Чалоун и Валента расположились на отдых неподалеку от обнаруженного входа в подземелье.
Ни один из них не спал. Бронислав Дворжак, лежа на мшистом ковре, курил одну сигарету за другой, а Чалоун и Валента, прислонившись спиной к скале, смотрели в темноту. Изредка кто-нибудь бросал пару слов, но они таяли, как мерцающие в бездонной высоте звезды, которые сразу после полуночи стали закрываться облаками. Видимо, новый день обещал быть более скупым на солнечные лучи, чем предыдущие.
Только когда забрезжил рассвет, подал голос Чалоун:
— О чем ты думаешь, Вашек?
— Так, обо всем, а в сущности ни о чем, — помолчав, отозвался Валента.
— Это оставь философам. Им за это деньги платят.